– Конечно. Вся Европа могла его видеть…
– Сотни миллионов людей, Мел. Достаточно было поднять голову. Это событие зарегистрировали больше человеческих глаз, чем любое выступление Бейонсе на «Ютубе». И когда его заморозил, запечатлел дагеротип…
– Если прежние фотографии могли лишь притушить магию, то теперь на нее вылили целый Атлантический океан.
Тристан кивнул.
– Когда створка аппарата открылась, чтобы сделать первый идеальный снимок затмения, магия перестала работать во всех человеческих обществах.
Мы проверили даты на всех документах 1851 года. И впрямь, имелись три за первую половину (один на английском, другой на итальянском) и фрагмент, датированный последней неделей июля (на венгерском). После 28 июля – даты солнечного затмения – ни одного.
– Значит, оно, – проговорил Тристан, вставая. Он уперся руками в стол и задумчиво уставился в стену.
– Да, – ответила я, чувствуя странную опустошенность. Мне до сих пор не объяснили, зачем ДОДО стремится постичь суть магии, но здравый смысл подсказывал, что цель – ею овладеть. Департамент оккультных деловых отношений? Очевидно, этому не бывать. – От фотографии не избавиться, значит, магии больше не будет.
Тристан замер и мгновение спустя резко повернулся ко мне.
– Ты права, – произнес он, глядя в пространство. – Где нет фотографии, по-прежнему может существовать магия.
– Я не это сказала.
Он заходил по офису. Мы несколько расширили пространство за счет соседних помещений, снеся стены, но Тристану все равно приходилось выписывать восьмерки, лавируя между стопками книг, отдельно стоящими оружейными сейфами, пустыми пивными бутылками и высокотехнологическим военным оборудованием, назначение которого мне так и не раскрыли.
– Как избавиться от фотографии? – спросил он скорее себя, чем меня.
– Это невозможно.
– Нет, это определенно возможно. – Глаза его смотрели куда-то вдаль. – Я только должен придумать как.
– В каком смысле «как»?
Тристан скривился и мотнул головой – мол, не говори под руку.
– Я что-то упускаю, – сказал он. – Что именно?
– Ты упускаешь момент, когда фотография проникла везде и магия исчезла навсегда.
Он повернулся ко мне. Взгляд наконец сфокусировался, глаза сияли.
– Нет, – проговорил он почти укоризненно. – Наше дело не безнадежно.
Так не излагают гипотезу или теорию – так говорят о вере или о знании. У меня по спине пробежал холодок.
– Понимаю, что ты многого не можешь мне сказать, – начала я. – Но давай выкладывай то конкретное, что ты сейчас от меня скрываешь. Иначе я ничем тебе помочь не смогу.
Взор его вновь затуманился. Очевидно, Тристан вел какой-то внутренний монолог. Наконец он кивнул.
– Много я тебе открыть не могу. Но скажу: мы знаем, что это возможно.
– Мы?
– ДОДО, – подтвердил он. – Есть свидетельства. Больше я сказать не могу.
– Вау, – выдохнула я, ощущая прискорбную для лингвиста нехватку слов. – Господи…
– Да. В том-то и дело. Решение есть. Просто… – Он с досадой протянул руку, словно хотел взять что-то из воздуха. – Просто я чего-то не вижу. И я очень близок к ответу. Это точно должна быть фотография. Все сходится. Даты. То, что магия чуть раньше угасла в обществах, где любили и ценили фотографию, и продержалась чуть дольше в культурах, где фотографии не было, – у мусульман и у первобытных племен. Это, безусловно, оно. Должен быть какой-то способ сделать так, чтобы фотография не появилась.
– Но облачные технологии, смартфоны, видеонаблюдение означают, что фотография буквально повсюду.
– Мне не нужно избавляться от нее повсюду, – нетерпеливо произнес Тристан. – Только в одном управляемом пространстве.
Он резко остановился посреди комнаты и обвел ее прищуренными глазами, словно глядя на невидимых коллег.
– О’кей. Часть решения. Если мы создадим контролируемую среду, в которой фотография не только не возникла, но и не могла возникнуть, не исключено, что в этой среде будет возможна магия.
– И вы в ДОДО думаете, что кто-то это уже делает?