Сказано это было так, что Тристан не посмел настаивать. Вид у него был разом довольный и огорченный.
– Значит, на сегодня шабаш, – объявил он. – Встречаемся здесь завтра в девять ноль-ноль. И, мисс Карпати, спасибо вам за сегодняшние труды. Вы начали менять будущее магии. Спасибо.
Эржебет состроила свою обычную презрительную гримаску и не ответила.
Максы – которые пялились на красавицу-ведьму практически все время, что она была не в ОДЕКе, – начали собирать куртки и сумки, и тут меня поразила внезапная мысль: «Куда мы ее денем?» Не обратно же в дом престарелых – об этом не могло быть и речи.
Из раздумий меня вывел тихий голос Ребекки:
– Большая у вас квартира?
Я обернулась.
– Не очень.
Ребекка вздохнула – довольно громко, чтобы обратить внимание Тристана и Оды.
– Что ж, – сказала она чуть повышенным тоном. – Наверно, нам придется разместить ее у себя. Но только на одну ночь.
Эржебет услышала это, с улыбкой расправила плечи и подошла к нам. На миг с нее слетела всякая осторожность: она самозабвенно вскинула руки в ликующем жесте и воскликнула:
– Какое счастье вырваться из тюрьмы!
– Сколько у вас гостевых комнат? – тихонько спросил Тристан. – Я за нее отвечаю и должен…
– Вовсе вы за меня не отвечаете, – резко ответила Эржебет и вновь скроила презрительную мину. – И вы не вправе мною командовать.
– Извините, мисс, но без меня вы были бы сейчас дряхлой старухой в богадельне.
– Вы тут ни при чем, – парировала она. – Меня нашла Мелисанда. Ей это тоже не дает права мной помыкать, но по крайней мере я перед ней в долгу.
Из дневника Ребекки Ист-Ода
19 мая
Вчера мы привезли к нам всех троих. Я четко дала понять, что это наш дом, а не гостиница для физиков-экспериментаторов и живых ярмарочных экспонатов. (Разумеется, не в таких выражениях. До сих пор не могу прийти в себя по поводу Эржебет.)
Они тут же заспорили, кому где спать. У нас есть гостевая комната с двуспальной кроватью и комната Мэй (с одинарной). Тристан сказал, что ляжет в комнате Мэй, но Эржебет пожелала спать одна. Вот их разговор:
ЭРЖЕБЕТ: Смехотворно, что вы (Тристан/Мел) отказываетесь спать вместе.
МЕЛ: Мы не отказываемся, мы…
ЭРЖЕБЕТ: Ну и отлично. Спите.
МЕЛ: Мы просто не спим.
ЭРЖЕБЕТ: Почему?
МЕЛ: У нас не такие отношения.
ЭРЖЕБЕТ: Почему?
МЕЛ: Просто не такие, и все.
ЭРЖЕБЕТ: Глупейший ответ и отнюдь не довод, чтобы лишить меня отдельной комнаты. Даже в той тюрьме у меня была своя комната для ночного сна.
МЕЛ: Он очень громко храпит, и я не смогу сомкнуть глаз.
ТРИСТАН: Да, я ужасно храплю, женщины меня все время из-за этого бросают.
ЭРЖЕБЕТ: Они бросают вас из-за другого.
МЕЛ: Так что давайте мы с вами ляжем на двуспальной кровати, а Тристан – в отдельной комнате.
ЭРЖЕБЕТ: Не могу поверить в те унижения, которым я подвергаюсь при вашем режиме. Делить не только комнату, но и постель. Последний раз со мной такое было в тысяча девятьсот тридцатых.
ТРИСТАН: Если вы хотите вернуться в Элм-Хаус, то я вас отвезу.
МЕЛ: Давайте вы уже все нах*р успокоитесь.
Тристан отвел Мел в сторонку обсудить наблюдение за Эржебет. Я в качестве хозяйки дома подошла узнать, не нужно ли ей что-нибудь из вещей. Оказалось, что она уехала из дома престарелых с одной-единственной большой сумкой из кожзаменителя, не иначе как украденной из фотоателье. Эржебет вытащила из этой сумки свои пожитки и разложила их на нашем комоде: старые-престарые щетинные щетки для волос, пару платьев и комбинаций, атласный мешочек с косметикой и туалетными принадлежностями, нейлоновые чулки. Плюс какую-то вещь не то из пряжи, не то из веревочек, что-то объемное. Пестрая кошка запрыгнула на комод, оглядела этот предмет, но садиться на него не стала.
Я присмотрелась внимательнее. Вещь была очень старая и ветхая. Центральную артерию составлял толстый шерстяной шнур длиной примерно с мою руку, к которому были привязаны несколько сотен ниточек потоньше, разной длины. На каждой были сотни узлов разной сложности и размеров, где-то чаще, где-то реже. Некоторые нити были нарочно спутаны, некоторые – собраны в пучки толщиной примерно в мой палец наподобие дредов. Все в целом походило на вещь, которую я помнила по своему любимому курсу в колледже, южноамериканской антропологии. Видимо, то, что я приняла за испорченную веревочную швабру, было на самом деле мнемонически-счетным устройством.
– Похоже на андское кипу, – заметила я.
– Ммм, – рассеянно протянула Эржебет. Она сняла туфли и теперь блаженно шевелила пальцами ног. – Мой лучше. – Она согнала кошку с комода. – А у вас что?