Согласно концепциям классической генетики, индивидуальное развитие организма (образование фенотипа) происходит не стихийно, а в соответствии с особым генетическим планом, содержащимся в каждой клетке (в соответствии с генотипом). Такой тип развития, несколько странный для обывательски мыслящего человека, особенно неспециалиста в области генетики, в действительности не-? избежен, необходим для эволюции живых тел.
В результате эмбрионального развития создается сложнейшая живая система, состоящая из миллиардов клеток, десятков тысяч белков, целесообразнейшим образом связанных между собой. Возникает чудо природы — мыслящий мозг, совершенство оптики — глаза, высший уровень акустики — слуховой аппарат и много других систем живого тела, всегда поражающих своей целесообразней организацией. Появление целесообразности в природе было объяснено дарвиновской теорией эволюции и естественного отбора. При этом эволюция, особенно прогрессивная, может происходить и при отсутствии резких измнений внешней среды, так как любое изменение прежде всего проходит свою проверку по отношению к существующим условиям среды. При этом важное значение для отбора имеет не столько географическая среда, сколько внутри- и межвидовые взаимоотношения, преимущества и недостатки изменившихся особей по отношению к другим особям данного вида (внутривидовая конкуренция). Миллионы, миллиарды лет благодаря естественному отбору идет накопление изменений в том или друз ом направлении. Борьба за существование и отбор неумолимы. По ничтожным уклонениям, по мелочам, различные, в большинстве случаев ненаправленные, изменения наследственности накапливаются в миллионах поколений, и в результате мы наблюдаем возникновение новой целесообразной системы. Мы живем в мире, состоящем из целесообразно организованных живых существ. Но ведь каждое из этих существ не вечно, каждая особь, как бы совершенна она ни была, стареет и умирает. Она не может передать своему потомству свой мозг, свою печень, свои глаза, все те совершенные системы, которые возникали в филогенезе многие миллионы лет. Индивидуум передает своему потомству ничтожно малую крупицу своего тела — яйцеклетку или спермий, в которых нет ничего, кроме ядра с хромосомами и цитоплазмы. Поверхностному наблюдателю кажется, что эти микроскопические половые клетки не имеют ничего общего со сложностью взрослого организма, что мозг, мышцы, кровь породившего их тела — все это бесследно исчезло и их развитие начинается каждый раз сначала. Обывательски мыслящего ученого смущает ничтожный размер и кажущаяся простота половой клетки — он сравнивает ее и совершенный, бесконечно сложный организм и восклицает: между ними нет ничего общего! Ему кажется нелепостью, что в ничтожно малых хромосомах клетки, видимых лишь в микроскоп, может содержаться полный запас сведений о строении и функциях, например, слона или кита. Но он не может понять того, что еще большей нелепостью было бы возникновение этого слона, как чего-то действительно нового, за те месяцы, которые уходят на эмбриогенез, если в процессе эволюции слон, как биологический вид, возникал в течение сотен миллионов лет. Развитие совершенной и сложной системы, например млекопитающих, за несколько месяцев эмбрионального развития без признания реальности наследственно фиксированного «проекта развития», вероятно, не более чем библейская легенда о сотворении мира. Признание такого «проекта развития», зафиксированного каким-то образом в хромосомах клетки, критиковалось еще в дискуссии 1929–1931 годов, но, как правило, с весьма таиденциозных и малокомпетентных теоретических позиций. Некоторые скептики объявляли эту концепцию «дуализмом», утверждая, что две формы одной и той же системы (фенотип и генотип) невозможны. Между тем давно известно, что одна и та же материальная система может быть выражена самыми различными средствами. Точный чертеж сложной машины содержит, по существу, всю информацию об этой машине, по этому чертежу машина может быть воспроизведена. Более того — воспроизвести машину по чертежу легче и проще, чем по готовому образцу. Но машина весит иногда десятки тонн, а чертеж умещается на нескольких кадрах кинопленки, его можно сделать и микроскопическим. Чертеж — это не функционирующая машина, но он содержит точный проект, по которому машина может быть воспроизведена. Если бы не создавались чертежные эквиваленты машин, развитие техники было бы невозможно.
Нечто подобное имеет место и в живой природе — любой организм при процессах репродукции передает своим потомкам точную миниатюрную, необычайно экономную генетическую запись, регулирующую развитие его структур и свойств. Эта запись и сосредоточена, по мнению генетиков, в хромосомах, предположительно обладавших исключительно сложной молекулярной структурой. В четырех хромосомах плодовой мушки-дрозофилы — основного лабораторного объекта генетики — были экспериментально установлены несколько тысяч генов. Предполагалось, что их общее число может достигать десятков тысяч, и прогресс генетики в этом направлении в изучении многих животных и растений был исключительно быстрым. Этот процесс не был связан только с зарубежной наукой, советская генетика быстро набирала силы после революции и вышла к 1936 году на самые передовые позиции, занимая по ряду теоретических и особенно практических проблем ведущее место в мировой науке.