- Ну вот, теперь все в порядке... Вот он - этот отрезочек... - Марина снова разглядывала медленно плывущую вдалеке землю. Отметила на карте и в бортовом журнале время прохождения и курс следования, поднялась с пола. Теперь быстро радиограмму, как раз время передачи.
"...16 часов 15 минут... - отстукивала Марина ключом, - прошли Омск, высота 4000 метров, курс 95, облачность 8 баллов, самочувствие хорошее".
Вместе с темнотой снова потянулась облачность. Вначале кое-где еще мелькали "окна" разрывов, через которые Марина могла видеть темную землю без единого огонька, без блестящих извивов рек. Казалось, что внизу, в разрывах облачности, вдруг открывается глубокая бездна колодца. Наступала ночь. Пусть внизу все заволакивает тьма и даже облака словно набухают и темнеют, небо дает штурману возможность проверить свой путь старым испытанным способом, с помощью которого водили корабли по морям и океанам моряки. Если измерить высоты двух или трех звезд, то легко найти свое местонахождение. У Марины были готовы предварительные расчеты и астрономические таблицы на сентябрь и октябрь. Но определить высоту звезды тоже непросто, нужны навыки и точность промера секстантом.
Марина достала астрономические таблицы и карту и разложила прямо перед собой на полу. Вынула из футляра секстант, протерла его шерстяной перчаткой и стала ждать. К 17 часам по московскому времени засветились в небе звезды. Полярная звезда ярко засияла высоко слева, словно показывая им путь, как и тысячелетия назад другим путешественникам, а вот там все ярче вспыхивала Вега.
Марина отодвинула форточку верхнего люка и, придерживая рукой секстант, высунулась из кабины. Морозный ветер в мгновение заледенил щеки, и ей пришлось опуститься вниз в кабину, поднять и застегнуть воротник. Потом высунулась снова и повернулась лицом к кабине Вали. Струи ветра били в спину, но теперь ей было легче: дыхание не забивал тугой ветер. Лицо Вали смутно виднелось за колпаком кабины.
На глаза навертывались холодные слезы, Марина надвинула низко полетные очки, руки мерзли в тонких перчатках - в меховых она не могла удержать секстант и бросила их на пол кабины, - пар от дыхания заволакивал визир и покрывал его тонкой изморозью. Все же ей удалось сделать два отсчета, и она быстро опустилась вниз, захлопнув с силой форточку люка. Долго оттирала руки, потом в бортовом журнале четкой строкой легла запись: 17 часов 34 минуты. Время московское. Полярная и Вега, широта местонахождения самолета 55 градусов, долгота 80 градусов 40 минут. По расчетам выходило, что путь их полета был сравнительно точным, хотя уже несколько часов они не видели земли и не исправляли курс.
Чем дальше шли они на восток, тем хуже и хуже становилась погода. Они вырывались из облаков, уходя все выше и выше, хотя набор высоты лишал их десятков литров бензина.
Передавая очередную радиограмму, Марина думала: "Вот уж метеорологи бегают там. Угадали-то как с погодой! Ужас!"
Заглянув через окошко в кабину к Вале, она увидела, что та ведет самолет. Почти шесть часов перед этим самолет вела Полина. В облаках, в темноте, наверняка устала, и Марина решила послать ей записку, пока позволяет время.
"Ты уже поела? - писала Марина, едва различая буквы. - Садись ужинать. И отметь наше последнее местонахождение. К 20 часам (конечно, по московскому времени) должны быть в районе Красноярска. Будем там делать небольшой поворот на Байкал. Связь держу, пока все нормально. Тебе хорошо, можешь вздремнуть..."
Загудела тихо сирена, и записка скользнула в трубу пневмопочты.
Через некоторое время Полина ответила ей:
"Уже поела. Пока вела самолет, аж взмокла, теперь мерзну. Газета не помогает, дует во все щели. Греюсь чаем с вареньем. Помогает, только недолго. Дневник не пишу, темно и замерзла. Утром заполню, если будет что. Ты пиши, а то я тут одна скучаю..."
Тревожила Марину и температура воздуха. Термометр показывал от 0 до 10 градусов мороза. Иногда самолет летит спокойно при такой температуре, но иногда, когда повышается влажность воздуха или когда самолет летит в облаках, его подстерегает опасность - обледенение.
Плоскости, фюзеляж, моторы покрываются тонкой корочкой льда. Самолет становится тяжелым, теряет скорость, моторы словно "хватают ртом" воздух им недостает мощности. Самолет, потеряв скорость, может упасть. Единственное средство в таких случаях - изменение высоты полета. Идти или на снижение, где теплее, или вверх, к холоду, где меньше влажность и, следовательно, прекратится рост "ледового панциря".
Когда они готовились к перелету, принимали в расчет и это. Однако втайне надеялись, что минет их эта опасность, обойдет. И все же надо проверить. Марина включила лампочку освещения кабины и увидела, что стены ее, остекленный нос заискрились серебряной изморозью.
Наверное, Валя тоже заметила, как тоненькими блестками покрывались крылья, фонарь кабины. Замигала сигнальная лампочка переговоров. Марина просунула руку в окошко и взяла сложенную записку.
"Приготовь кислородные баллоны и маску. Включи кислород по кабинам. Буду набирать высоту, вниз нельзя, запас высоты всегда нужен. Сколько там пробудем, неизвестно..."
"У меня в кабине тоже все покрывается изморозью. Меняй высоту, Полине я сейчас напишу. Кислород включаю".
Марина натянула кислородную маску и отвинтила вентиль баллона. Просигналила Полине и послала ей записку, где сообщала об изменении высоты и необходимости перейти на кислород. Сколько придется лезть вверх - кто знает? И рисковать нельзя.
Уже на высоте около 5 тысяч метров морозная пленка начала таять, стекла кабины стали прозрачными. Но за ними было все так же темно и туманно. Только изредка клочья облаков скользили вдоль самолета, словно бьющийся на ветру шлейф. Так они летели некоторое время, но потом самолет стало швырять из стороны в сторону, вверх-вниз.
В кабине похолодало. Застыли ноги в меховых сапогах-унтах, клонило в сон - уже сказывалась высота, движения стали вялыми и медленными, руки словно ватные и чужие.
"Нужно приготовиться к расчетам заранее... - как-то далеко и устало шла мысль, - иначе не успею к началу сеанса..."
Она вытащила секстант из коробки, медленно перелистала астрономические таблицы и нашла страницу на предполагаемую долготу. Смотрела на нее внимательно, словно старалась запомнить. Высотомер показывал 7500 метров. "Вот забрались! А горючее? - вдруг заволновалась Марина. - Расход лишний, но, наверное, иначе нельзя".
По краю облачности мелькнуло темное небо, стало светлее в кабине.
Снова, как и в первый раз, Марина открыла верхнюю форточку, вылезла наружу и начала измерения. Справа и слева звезды высвечивали горки облаков более светлых, чем небо, а вверху они таинственно мигали. Маска мешала, бахрома инея вокруг рта леденила щеки, морозный ветер задувал под шлем. Глаза слезились, даже прикрытые защитными очками.
После того как она сделала один промер, Марина нырнула в кабину и стала дыханием отогревать руки. В кабине было тоже холодно, но здесь хотя бы не было леденящего потока воздуха, забивавшего дыхание. Немного согрев руки, она опять вылезла и стала продолжать промер.
Вспыхнувшая лампочка бортового освещения заставила ее зажмуриться от непривычного яркого света. Спустившись в кабину, она расстелила карту на полу и принялась за вычисления, потом занесла данные в бортовой журнал. Минуту-другую сидела, засунув руку за борт куртки, пальцы должны быть послушными и быстрыми при передаче радиограммы. Сейчас она включит рацию, и улетит далеко в Москву очередная радиограмма.