«Иду за тобой», — повторил Баталов и стал приближаться к теряющему высоту истребителю.
Тогда Александр заговорил ласково и просительно.
«Антоша, родной... Я как-нибудь выкручусь. Топай на восток, выполни мое приказание».
«Саша, а ты?»
«Делай, что говорю».
Баталов редко плакал, даже если гибли у него на глазах лучшие летчики, с которыми крепче цепей была дружба. Но Саша... Саша, который выучил его летать на истребителе, был шафером на их свадьбе с Анной. Ведь только утром доставила им полевая почта по конверту, ему от Анны, а Саше от Лены, и они, как два настоящих побратима, читали друг другу строки из тревожно-ласковых писем. А теперь Саша погибал у него на глазах. У него было великое хладнокровие. Как умело выбрал он в стороне от шоссе продолговатую длинную полоску земли... Последние метры высоты, последние выхлопы отработанного газа из патрубков, последние вздохи слабеющего мотора, и «лавочкин» тяжело плюхнулся на живот. Кабину окутала пыль. А потом Саша выскочил из кабины, встал во весь рост на крыле и кулаком погрозил Антону. Баталов промчался на малой высоте над площадкой. Камни, дерн, болотные кочки. И думать нельзя о том, чтобы приземлиться на колеса. И все-таки он решил сесть рядом, была не была. Баталов стал снижаться и выпустил щитки, но Александр достал ракетницу, без которой не поднимался в воздух, и один за другим послал в него три красных огня. Это означало: «Уходи на восток, выполняй задание до конца». Так ему приказывал командир — и это было свято.
С первой попытки Баталов не смог посадить машину. Более того, он понял, что попытка посадить ее на колеса неминуемо приведет к аварии или катастрофе. О том, чтобы взлететь с Беломестновым на борту, не могло быть и речи. Ни грунт, ни размеры площадки этого не позволяли. Но наперекор всему билась дерзкая мысль: оказаться рядом с другом и вместе отбиваться от немцев, погибнуть или вернуться через линию фронта к своим. Красными ракетами Саша расстрелял эту мысль. Он был по-командирски непреклонен.
Сделав круг над местом вынужденной посадки друга, Антон покачал ему крылом, и это э похоже на салют над могилой заживо погребенного.
С тех пор он больше никогда и ничего не слыхал об Александре Беломестнове. В спиках погибших тот не значился, в списках пропавших без вести — тоже.
Четверть века не давала Баталову покоя 1одна и та же мысль: правильно ли он поступил? Быть может, надо было сесть с убранными шасси рядом и разделить с другом последние часы или минуты жизни. Однажды спросил об этом у своего верного помощника Староконя и тогда покладистый и добрый, Тарас Игнатьевич на этот раз сурово сказал:
«Вот что, Антоша, давай договоримся сразу. Больше ты мне этого вопроса задавать не задаешь. Перестань себя мучить. Подумай, кому было бы лучше, если бы вы погибли оба?» «Так-то оно так», — расстроенно протянул Антон Федосеевич. С тех пор он лишь себе задавал этот вопрос. Задавал часто, потому что никогда не находил на него ответа.
Сердце постепенно унялось, стихла боль, и Антон Федосеевич подумал: «Все-таки деспот Баталов. Ну зачем накричал сейчас на маль-шу? Не лучше ли было бы усадить его напротив и рассказать о том, как все это произошло? Но так ли это легко!»
Антон Федосеевич вздохнул и нажал на пку электрического звонка. В дверях выла широкоплечая фигура майора Староконя.
— Ну что там, Тарас? По мою душу кто-нибудь есть?
— Главный инженер и его заместитель дожидаются.
— Давай их сюда.
Было около двенадцати ночи, когда Андрей Беломестнов отворил дверь в комнату, где жил. Товарищи спали еще не крепко, и с коек немедленно полетели вверх одеяла, словно была подана команда «подъем». Шлепая босыми ногами по холодному полу, Серго и Аркадий бросились к нему. Андрей пожал грузину руку, а Аркадию холодно повернулся спиной. Ничего подозревающий Аркадий кинулся к Беломестнову и стал его тормошить с мальчишеской непосредственностью.
— Андрюшка, друг. Ты же двое суток отсутствовал, мы уже соскучиться по тебе успели. Давай лапу, чертяка. Я из столовки графин ледяного кваса для тебя притащил.
Но Андрей резко отдернул свою руку и сухо сказал:
— Вот что, Баталов, ты ко мне больше не подходи.
— Я? — озадаченно воскликнул Аркадий и замер как вкопанный. — Да ты что? Спятил? Или сценку какую для концерта художественной самодеятельности репетируешь?
— Скорее всего, драму, Аркадий, и мы с тобой оба в ней действующие лица, — холодно разъяснил Беломестнов.
— Не понимаю, — пожал плечами лейтенант Баталов. Он стоял перед своим другом в одних трусах, крепкая обнаженная грудь его покрывалась пупырышками от ночного холода, вползавшего в их комнату сквозь раскрытые форточки.