— О майн готт! О, какой позор! И вы обвиняете в этом меня, наследника рода фон Корновых! На нашем фамильном гербе написаны слова: мужество и справедливость.
— Нас не интересует ваша геральдика,— прервал его комиссар Авдеев, — можно подумать, это не вы штурмовали на своем «мессере» колонны наших беженцев и расстреливали с воздуха женщин и дряхлых стариков.
Немецкий полковник сделал протестующий жест.
— Война — это страшная штука, и в ней нельзя обойтись без жестокостей. Но, честное слово, я не вешал вашу Зою Космодемьянскую и не бросал в колодцы грудных детей. Я не верю, что это могли сделать солдаты великой Германии.
— Воспитанные на идеях Ницше, — подсказал комиссар Авдеев.
— К черту Ницше! — исступленно воскликнул немец. — Это не мой философ. Повторяю: я из древнего рода. Мои предки служили Фридриху Великому. В наших правилах воевать честно и честно служить своей родине. Сейчас идет большая война, потому что двум таким богатырям, как Германия и Россия, трудно ужиться на одном континенте. Родина потребовала воевать, и я воюю. Но воюю честно, как рыцарь.
Коржов с хрустом сжал огромные кулаки.
— Так вы, что же, господин барон, в лайковых перчатках, что ли, воюете?
Немецкий полковник поборол охватившее его волнение, и в его темных глазах появилась надменность.
— Вы ошибаетесь, господа советские офицеры. Я никогда не пикировал на русских беженцев, хотя часто их видел на дорогах войны. Если это делали какие-нибудь негодяи, то они заслуживают военно-полевого суда и смерти. Я же рыцарь воздуха, один из асов рейхсмаршала Геринга. Если хотите убедиться, то вот. — Он рывком сверху вниз сдернул молнию и распахнул полы летной куртки. На форменном френче глухо звякнули два Железных креста. — Я воюю по правилам и в эскадре заслужил от нашего командира прозвище «несбиваемый».
Коржов широко улыбнулся.
— Ему придется этого прозвища вас лишить.
У немецкого аса дрогнули губы, но он тотчас же овладел собой и вызывающе поднял подбородок.
— Я сбил двадцать три самолета. Польских, французских, греческих, английских. Но у каждого аса такова уж судьба — рано или поздно его ожидает впереди трасса противника. Ваш летчик, должно быть, большой виртуоз, если он сумел поразить мой «мессершмитт» на таком неповоротливом самолете, как «Ил-2». Где он? Я готов пожать ему руку.
— Антоша, Баталов, — тихо и как-то особенно ласково позвал Коржов, — где же вы? Окажите любезность, покажитесь господину барону.
Баталов вышел из-за чужих спин взъерошенный, с прилипшей к вспотевшему лбу мальчишечьей челкой, подошел к немцу. Отто фон Корнов сделал шаг назад, совершенно потрясенный.
— Вот этот мальчик?
— Успокойтесь, барон,— сказал Баталов. — Это моя работа.
Немец смотрел на него широко раскрытыми застывшими глазами.
— О майн готт! — Барон потрогал чисто выбритый холеный подбородок и обратился уже к Коржову: — О! Русский командир! Если у вас и остальные пилоты таковы, я могу вас поздравить. Я очень рад, что не уничтожил этого мальчика. Вы же понимаете, в чем дело, — перевел он глаза на Баталова, — вы гениально ушли от моей первой трассы. Таким точным маневром от меня еще никто не уходил. Вы сделали вот так, — показал полковник ладонями, — и моя трасса прошла вот здесь. А потом я зашел снова, уже с хвоста, и вас уже ничто бы не спасло, если бы не ваш простой, но такой ошеломляющий маневр. В вашем гороскопе действительно есть счастливая звезда. Мой добрый совет: переучивайтесь на истребитель, и мы когда-нибудь встретимся в воздухе, как два рыцаря. Я тогда возьму реванш, но твердо обещаю, что не буду добивать вас в воздухе, если вам удастся выброситься на парашюте. Мой «туз» еще сразится с вашим «петухом».
— Успокойтесь, барон, этого уже никогда не случится, — повел бровями комиссар Авдеев.
— Но почему? — удивился немец.
— Потому что вы уже отвоевались.
— Ах, это!
Коржов с интересом наблюдал за асом. Что-то необычное было в его поведении. Коржову уже приходилось присутствовать несколько раз на допросах пленных фашистских летчиков. Эти допросы являли собой унылую картину. Гитлеровцы однообразно, как в плохом театре на репетиции, выбрасывали правую руку вверх, кричали: «Хайль Гитлер!», «Русским капут!»,
«Москва падет!», «Хайль блицкриг!». Некоторые даже пытались петь гимн «Великая Германия». Этот же, как спортсмен, в диком азарте говорил только о воздушных боях и расхваливал себя как аса. Но все равно он был такой же коричневой чумой, потому что по-пиратски жалил наши самолеты и от этого приносил не меньше вреда.