— Нет, Лена, что вы! — порывисто прервал ее Аркадий. — О какой трусости может идти речь? Я не деревяшка, а человек и действительно сначала испугался. Но только в первые мгновения, когда двигатель захлебнулся. А потом... потом я все время старался его запустить и ждал команд с земли.
— И когда получили команду отца, с легким сердцем покинули кабину?
Он прижал к своей груди ладони и горько покачал головой:
— Я и подумать не мог, что это говорил отец.
— Правда?
— Лена, неужели бы я вам...
— Аркадий, не надо. Ни одного больше слова. Если бы вы знали, как вы сегодня меня обрадовали. У меня такой сегодня праздник. И если на собрании даже все выступят против вас, знайте, что есть один человек, который бесконечно вам верит. А если есть даже один человек, который верит...
— Значит, есть жизнь на земле, Леночка! — подхватил Аркадий Баталов.
СТРЕЛЫ ПРОЛЕТЕЛИ МИМО
Зал Дома офицеров, куда битком набился летно-технический состав, был каким-то слишком парадным, как будто бы не собрание предстояло, а спектакль с известными актерами. Обычно длинный стол, за которым размещался президиум, ставили внизу, напротив первого ряда, чтобы все было проще и демократичнее. Сегодня же этот стол подняли на сцену и покрыли новейшей красной скатертью. Двенадцать бутылок с минеральной водой стояли напротив двенадцати членов президиума, а тринадцатая победно возвышалась на трибуне и была предназначена докладчику. В центре в новом, тщательно отглаженном костюме сидел майор Болотов и выжидающе рассматривал рассаживающихся летчиков и техников. Сейчас его немножко тревожило лишь одно обстоятельство: командир колка Клепиков до самого обеда твердо обещал прийти на собрание, но за час до начала неожиданно улыбнулся одной из своих милейших улыбок и, сославшись на неотложные дела, так же твердо отказался. Но кто его знает, быть может, это и лучше. В присутствии командира полка летчики наверняка чувствовали бы себя более скованными, а тут они разговорятся, да еще как, потому что каждого задело летное происшествие. Когда, например, подошел он к острослову Силину и осведомился, собирается ли тот выступать на собрании, капитан и не думал отнекиваться.
— Еще бы, — заявил он, — конечно, выступлю.
— Да, да, — подхватил Болотов, — помню, с каким убийственным юмором вы встретили скороспелое назначение лейтенанта Баталова на новую должность. И ведь не ошиблись. Как в воду глядели, товарищ капитан. Какую машину угрохал наш лейтенант! Впрочем, я надеюсь, что вы еще скажете свое беспристрастное слово об этом происшествии.
— Разумеется, скажу, — осклабился Силин, — случай действительно прискорбный.
Потом состоялся разговор с Джоном Петушковым. «Надо и его настроение прощупать», —: решил Болотов.
— Об открытом офицерском собрании знаете?
— Еще бы, товарищ майор. Судя по всему, готовится оно довольно основательно.
— Так ведь еще бы. Факт-то какой, — развел руками замполит.
— Да-а, — протянул Джон. — Картина не весьма пикантная, если одним самолетиком в ВВС стало меньше.
— Вы ведь, кажется, не очень мирно с ним жили, — осторожно намекнул Болотов.
— Было немножко, — охотно подтвердил Джон. — И закономерно. Он не сахар, а я не мед.
— Я вас третьим запишу, товарищ Петушков, — пообещал Болотов.
И вот по залу разнесся звон серебряного председательского колокольчика. Не слишком разобравшийся в возникшей ситуации пожилой инженер эскадрильи Петренко, возмущавшийся любым происшествием, при котором страдала техника, предоставил слово для доклада замполиту.
Болотов вышел на трибуну походкой крепко уверенного в своей правоте человека. Он считал, что это собрание будет очень важным этапом в его жизни. Около двух лет служил в полку Болотов. И надо отдать ему должное, хотя летчиком он считался и посредственным, процесс боевой подготовки и внутренней жизни авиагарнизона он изучил достаточно хорошо, был способен оценивать его сильные и слабые звенья. По натуре своей Алеша Болотов не был никогда злым и придирчивым человеком, никогда никого не преследовал, не ставил подножек, дома с женой своей Ольгой был самым кротким и заботливым супругом. Вчера за ужином, пока он пил чай, Ольга стояла за его спиной и ласково расчесывала ему непокорные белесые вихры, в которых еще что-то от мальчишеского осталось, а он рассказывал ей о предстоящем собрании и о том, как будет со всей страстью и принципиальностью громить генеральского сынка.