— Что ты! Что ты! — Я только сейчас с испугом понял, о чем она подумала. — Просто… я боюсь.
— Чего боишься?
— Правда ли все это. Понимаю: не сон, а все равно страшно. Так привык думать о тебе, разговаривать мысленно… А вот к такой, настоящей, еще не привык. Не сердись. Просто я совсем-совсем обалдел. А может, это правда сон?
— Сейчас докажу. — Она сгребла со скамейки высокий снег и бросила мне в лицо.
Я стоял и улыбался. Открыв глаза, словно в тумане, увидел Надю — как подошла ко мне и, помогая варежкой, принялась осторожно сдувать с лица снег.
— Проснулся? — Она едва сдерживала смех.
И как-то необыкновенно легко сделалось мне. Скованность исчезла. Я был в состоянии улыбаться, шутить. Тотчас и Надя повеселела. Оказалось (для меня это было неожиданным — я еще так мало знал Надю), что она большая выдумщица и любит посмеяться. От критики ребят моя заграничная кепочка убереглась, а вот Наде на зубок попала. Мы гуляли минут сорок, а может, и целый час, на плечи нам густо нападало снегу, и меховая шапочка Нади была им усыпана. Неожиданно Надя остановилась и, с веселым изумлением разглядывая меня, сказала:
— Ты на генерала похож! Это, — она сняла варежку и прихлопала снег на плечах, — погоны, а это — генеральская фуражка. — И Надя почтительно потрогала витой шелковый шнур на кепке, узенький козырек. Но почтительности хватило на две секунды — тут же лукаво прищурилась Надя. — Ах, потрясающая фуражечка! А шнур! Не ожидала, что ты такой… модный.
Я почувствовал, как краснею.
— Подарок. В Будапеште куплена, — изо всех сил бодрясь, сказал я.
— Прости, не хотела обидеть, — виновато улыбнулась Надя. — Кстати, мне очень нравится. Такая милая фуражечка. Неужели из самого Будапешта?
— Галя подарила. В Венгрию недавно ездила…
— Ой, Галя! Расскажи о ней…
Всего рассказать о Гале и Валере я не успел — в аллеях сквера, куда приглушенно доносился шум улицы, незаметно сгустился сумрак и в одну из минут, когда уже плохо различались заснеженные ветви деревьев, яркими желтоватыми шарами засветилось с десяток фонарей. Надя удивленно сказала:
— Вечер. Как время прошло незаметно.
— Ты уроки сделала?
— Нет, — Надя беспечно засмеялась, и острые ворсинки ее меховой шапки, искрясь, запрыгали в свете желтого фонаря. — Пробовала задачку решить — ничего не получается. А сам-то уроки сделал?
— Брюки гладил.
— Забыла: ты же великий модник! — Надя оборвала смех и спросила: — Боря, тебе… хорошо?
Я подумал и ответил:
— Нет.
— Нет? Почему?
— Разве это то слово!.. Надя, хочешь залезу на дерево? Или взберусь на фонарь.
— Зачем? От полноты чувств?
— От радости.
— Как жаль, что уже нет бабушки. Ты бы ей понравился. Тоже была веселая. Когда не болела… Боря, пора идти домой.
— Пора.
— Ты обо мне своей маме не говорил?
— Не говорил. Только Гале.
— И я не говорила… А если скажу? Можно?
— Как хочешь.
— А ты скажешь?
— Все равно узнают.
— Про что узнают?
— Ну… что дружим.
— Наверно, узнают… Ты не боишься?
— Не буду бояться.
— Ты сильный… Сегодня прочитала твое письмо. Такое короткое.
— Я его долго писал…
— Тоже не стану тебя обижать… И я знаю, почему так написал, — про Галю и брата подумал. Да?
Мы вышли на улицу. Одна за другой с мягким шумом пробегали машины. В свете фар косыми стрелами падал покрупневший снег. Глядя перед собой, я сказал: Бывает, просто ненавижу его…
— Идем. — Надя потянула меня за руку. — Зеленый свет… А может, они помирятся?
В ответ я вздохнул.
— Как там Валька Капустин себя чувствует?
— Восемь-восемь!
— Что? — не понял я.
— Вот и я спросила, что это такое. Подошел сегодня ко мне и улыбается. «Восемь-восемь!» Это у него обозначает все в порядке. В общем, старается делать вид, будто все в порядке. То и дело кричит: «Два глаза — роскошь!» Да не очень-то его боятся. Посмеиваются. Ты хорошо проучил его. Больно было? — Надя участливо взглянула на мою губу.
— Мужчины на это отвечают: «Ерунда!»
— Боря, а какие недостатки ты зачеркнул?..
За разговорами я и не заметил, как оказались возле Надиного дома. Пора было прощаться. От этой мысли стало грустно. Но ведь скоро вновь могу увидеть ее. А когда? Завтра? Мне так хотелось спросить об этом. Но стеснялся. Видно, и Наде неудобно было спрашивать — стояла поникшая и чего-то ждала. Посмотрев на дверь, она быстро сказала:
— Мне очень интересно было с тобой.
И я решился:
— Завтра приду из школы и сразу сяду за уроки. И по дому что нужно сделаю… Можно, если потом увижу тебя? Хоть на десять минут.