— Боря, не заболел? — спросила она. — Ты стонал и кричал.
— Мама, — сказал я радостно. — Это же все во сне! Только во сне. А в жизни наоборот. Так хорошо в жизни!
Разделять в столь ранний час мои несерьезные восторги по поводу радостей жизни мама не стала. Лишь улыбнулась:
— Спи, спи. Еще шести нет.
Спать! Уткнуться в подушку и засопеть носом? И это — когда случилось такое! Когда есть на свете Надя! Она совсем рядом, в какой-нибудь сотне шагов. Да, там, в четвертом подъезде тридцатого дома, на третьем этаже, Надя спит сейчас в своей кровати и, наверное, тоже видит сон. Ранним утром сны приходят так часто. Ей может присниться и страшное, и веселое. Все может увидеть. Только меня не увидит. В памяти ее я не существую. Меня, восьмиклассника Бориса Сомова, пятнадцатый год живущего на свете, ростом сто шестьдесят шесть сантиметров и носящего ботинки тридцать девятого размера, меня для Нади нет. Странно: я есть и меня нет…
Сознавать, это было обидно. Впрочем, чего грустить? Пусть для Нади меня нет. Но это ведь пока. Пока не узнала меня. И я принялся мечтать: разве не может случиться, что попадет она не в 6-ю школу, где Капустин учится, а в нашу, 20-ю? Наша не хуже. Физкультурный зал хороший, сад при школе, оранжерея. Говорили, что в мастерскую будут ставить новые станки. А восьмых классов всего три. И вдруг направят ее в наш 8 «Б»! А чего, у нас тридцать восемь человек по списку, недобор. Вполне могут направить. И наша классная, Лидия Максимовна, когда будет решать про себя, с кем посадить новенькую, посмотрит на мою парту, где я третий год сижу с Лидой Кругловой, и скажет:
— Да вот хотя бы с Сомовым. Занимается хорошо, член учкома, и в обиду тебя не даст. А у Лиды рост поменьше, пересадим ее ближе.
Это уж точно: обидеть Надю я бы никому не позволил. И она, конечно, оценила бы мое отношение. А потом, если бы представился случай, я совершил бы какой-нибудь мирный подвиг. Сейчас ведь не военное время. Например, загорелась бы на пятом этаже квартира, а в ней — малый, ребенок. Мать в магазин ушла, квартира заперта. Я стрелой мчусь на чердак, с крыши спрыгиваю на балкон и выношу ребенка из дыма на воздух, потому что к двери не пробиться — огонь. А что делать дальше? Снова забегаю в горящую комнату, срываю с кровати простыню и в ней спускаю ребенка на нижний этаж. Спаситель! В газете напечатали бы. Как бы на меня смотрела Надя!
Мечты эти были сладостны, хотя и маловероятны. Но и то утро мне хотелось верить в самое невероятное.
Я лежал с открытыми глазами и, счастливый от предчувствия чего-то огромного, что должно случиться со мной и что уже случилось, смотрел на чуть трепетавшие за окном листья березы, еще зеленые, не тронутые позолотой близкой осени. Что-то она принесет, эта осень?.. Принесет. Должна. Вот и Валера скоро из армии вернется. Быстро проскочили два года службы. Я перевел взгляд на книжную полку, откуда из-за стекла Валера и Галя улыбались мне с фотокарточки. В марте за образцовое выполнение учебно-боевой задачи (о сути задачи Валера, служивший в десантных частях, естественно, умалчивал) получил краткосрочный отпуск, приехал домой, тогда и сфотографировался вместе с Галей.
Интересно, подумалось мне, рассказал бы я сейчас брату о Наде и о своем чувстве к ней? В марте, в его короткий отпуск, Валера мне понравился. Возмужал, в плечах стал шире — в отца, да и служба в десантных войсках что-то значит, отрастил усики, много шутил, рассказывал армейские анекдоты, щекотал за ушами котенка Пушка. На гимнастерке Валеры сияли три знака отличного специалиста. И все-таки я сомневался, что рассказал бы о Наде с русыми волосами, гордо вскинутой головой, словно это ее саму вели на расстрел. Совсем другое дело — Галя. Вот ей (Галя теперь считалась невестой Валеры), мне казалось, можно было бы доверить любую тайну.
А поделиться своей радостью очень хотелось. Радость не вмещалась во мне, просилась наружу.
Я с трудом дождался, когда отец позавтракает и уйдет на работу. Едва захлопнулась за ним дверь, я выскочил из комнаты и не хуже вчерашней «каучуковой» Зиночки сделал мостик. Потом наспех помылся в ванной и, ухватившись за железную штангу над верхней перекладиной двери (штангу Валера приспособил еще до армии вместо турника), я изобразил такую классическую «лягушку», что вылепились все жилы, ребра и мускулы. Пушок в испуге даже вздыбил шерсть, а мама воскликнула:
— Бог мой, лопнет что-нибудь у тебя.
— Ерунда! — Я спрыгнул на пол и махнул рукой. — Вот Зинка-каучук показывала вчера номера на концерте, это да!.. Зря ты не посмотрела.