Говоря, что европейская децентрализованная система была огромным препятствием на пути централизации, мы не просто повторяем уже озвученную мысль. Поскольку тогда существовало большое количество конкурирующих политических сил и многие из них были способны купить необходимое вооружение, чтобы отстоять собственную независимость, никто из них не мог вырваться вперед и захватить власть на всем континенте.
И хотя такое соперничество между европейскими странами выглядит достаточно разумной причиной отсутствия здесь единой «пороховой империи», это, на первый взгляд, не объясняет стабильного роста влияния Европы в мире. В конце концов, разве армии местных монархий в XVI веке не казались крошечными по сравнению с бесчисленными войсками османских султанов или империи Мин? Отчасти это было справедливо даже для XVII века, но дальше баланс военных сил уже начал быстро склоняться в сторону Запада. И подобный сдвиг также объясняется децентрализацией власти в Европе. Прежде всего это должно было породить между городами-государствами, а затем и крупными королевствами примитивную гонку вооружений. До определенной степени у такого рода изменений были и социально-экономические корни. Если в Италии в противоборствующих армиях на смену рыцарям-феодалам и их слугам пришли пикинеры, арбалетчики и кавалерия (для фланговых атак), содержание которых оплачивали коммерсанты, а управлял ими магистрат города, практически неизбежно было со стороны последних зорко следить за тем, чтобы деньги были потрачены не зря — несмотря на всю эффективность кондотьеров. Другими словами, городам нужны были соответствующие воинские подразделения и тактика, позволяющие добиться быстрой победы, чтобы таким образом снизить расходы на войну. Это же справедливо и для французских монархов, которые во второй половине XV века содержали и непосредственно управляли своей «национальной» армией; они также хотели получить от нее максимально возможный результат[5].
К тому же такая система свободных рыночных отношений не только заставила бесчисленное множество наемников соперничать друг с другом за место в той или иной армии, но и подтолкнула ремесленников и изобретателей к усовершенствованию своих изделий для получения новых заказов. Наряду с тем, что очередной виток развития вооружения уже можно было наблюдать в начале XV века на примере развертывания производства арбалетов и брони, этот принцип распространился и на эксперименты с огнестрельным оружием в последующие пятьдесят лет. И здесь важно отметить, что, когда только появились первые пушки, конструкционно и в плане эффективности западные и азиатские орудия практически не отличались друг от друга. Гигантские трубы из кованного железа, стрелявшие каменными ядрами и создававшие попутно невыносимый грохот, выглядели угрожающе и порой даже демонстрировали достаточно результативную стрельбу. Подобные орудия турки использовали во время осады Константинополя в 1453 году. Вместе с тем создавалось впечатление, что только в Европе существовал определенный стимул, который подталкивал местных мастеров постоянно совершенствовать пороховые заряды, форму и строение ствола и снаряда, лафет и учиться отливать более мелкие (но не менее мощные) пушки из сплава бронзы и олова. Все это в огромной степени повысило мощь и мобильность артиллерии и сделало крепости менее неприступными для владельцев такого вооружения. Последнее итальянские города-государства ощутили непосредственно, когда под их стенами оказалась французская армия с огромными бронзовыми пушками. Почти неудивительно, что это сподвигло и мастеров-изобретателей, и даже литераторов к поиску альтернативы таким пушкам (еще меньше удивляет, что в записях Леонардо да Винчи того времени можно найти рисунки пулемета, примитивного танка, а также паровой пушки){19}.
5
Слово «национальная» следует брать в кавычки, так как во французской армии было очень много наемников; см. [698, р. 72]. Общий комментарий к написанному выше см. также в [819, ch. 3; 1272, ch. 24; 832; 498, особ. р. 486ff; 499, ch. 2].