Также ошибочно было бы предполагать, что неевропейские государства просто рассыпались, как колода карт, при первых признаках западного экспансионизма. Так действительно произошло с Мексикой, Перу и другими менее развитыми сообществами из Нового Света после высадки там испанских авантюристов. С другими государствами все обстояло совсем иначе. Ввиду того что китайские правители добровольно отказались от морской торговли, их действительно не беспокоило, что коммерция оказалась в руках варваров, даже квазигосударственная фактория, которую открыли португальцы в Макао в 1557 году, хотя и должна была принести прибыль местным торговцам шелком и администраторам, которые на все смотрели сквозь пальцы, казалось, не нарушила спокойствия Пекина. Японцы, в свою очередь, были еще прямолинейнее. Когда португальцы в 1640 году прислали миссию с протестом против изгнания иностранцев, японцы почти всю ее перебили, и здесь не могло быть и речи о какой-то попытке возмездия со стороны Лиссабона. Наконец, Османская империя контролировала восточную часть Средиземного моря, а на суше являлась большой угрозой для Центральной Европы. В XVI веке действительно «для большинства европейских государственных деятелей потеря Венгрии имела более важное значение, чем организация факторий на Востоке, а угроза Вене значила больше, чем их проблемы в Адене, Гоа и Малакке; и только правительства стран, граничащих с Атлантикой, могли, как позднее и их историки, игнорировать этот факт»{25}.
После всех этих оговорок не остается сомнений, что создание хорошо вооруженных парусников с большой дальностью плавания в значительной степени упрочило позиции Европы в мире. С таким флотом Запад мог контролировать все океанские торговые маршруты и внушать благоговейный страх другим государствам мира, уязвимым с моря. Это подтвердили и первые крупные столкновения португальцев и их мусульманских противников в Индийском океане. Безусловно, со временем история обросла определенными преувеличениями, но читая журналы и отчеты да Гамы и Албукерки, описывающих, как их боевые корабли прокладывали путь сквозь гигантскую флотилию арабских доу и прочих легких суденышек, с которыми они столкнулись у малабарских берегов и на пути к Ормузу и Малакке, создается впечатление, что на головы их несчастных врагов обрушилась неведомая доселе сверхчеловеческая сила. Следуя новой тактике «не идти на абордаж, а использовать артиллерию», португальцы фактически стали непобедимы на море{26}. На суше же картина была немного иной. Подтверждением могут служить ожесточенные битвы (и время от времени происходившие поражения) под Аденом, Джиддой, в Гоа и во многих других местах. И все же к середине XVI века решительным и жестоким захватчикам с Запада удалось создать целую сеть фортов от Гвинейского залива до Южно-Китайского моря. Несмотря на то что португальцы так и не сумели монополизировать торговлю индийскими специями (значительная часть продолжала поступать в Европу по традиционным каналам, ведущим в Венецию), они все же смогли взять под свой контроль существенную долю коммерческих потоков и заработать на своем лидерстве в имперской гонке[6].
Но еще выгоднее, безусловно, было создание обширной империи в Западном полушарии силами конкистадоров. Совершив первую высадку на Гаити и Кубе, испанские экспедиции двинулись дальше на материк, покорив в 1520-х годах Мексику, а в 1530-х — Перу. Всего за несколько десятилетий их владения расширились настолько, что охватывали теперь территорию от Ла-Платы на юге до Рио-Гранде на севере. Испанские галеоны, курсируя вдоль западного побережья, присоединялись к кораблям, шедшим из Филиппин с китайским шелком для обмена на перуанское серебро. В своем «новом свете» испанцы дали всем ясно понять, что они пришли сюда надолго, вводя свои административные порядки, строя церкви, занимаясь разведкой и добычей полезных ископаемых. Используя природные ресурсы, а еще больше местных жителей в качестве дешевой рабочей силы, конкистадоры отправляли с завоеванных территорий домой все больше и больше сахара, кошенили, кожи и других товаров. Помимо всего прочего, в Испанию рекой полилось серебро с шахт Потоси, в течение целого века остававшихся крупнейшим в мире месторождением этого ценного металла. Все это привело к «стремительному росту объемов трансатлантической торговли, которые с 1510 по 1550 год увеличились в восемь раз, а с 1550 по 1610-й — еще втрое»{27}.
6
Вряд ли португальское правительство получило большую выгоду — см. [332, р. 10-28; 1054, ch. 3 и 5].