Великобритания, напротив, шла в 1945 году далеко впереди, по крайней мере по сравнению с другими крупными европейскими странами. Это отчасти может объяснить относительное замедление ее экономики в течение последующих четырех десятилетий. Поскольку (как и США) она не так сильно пострадала от войны, ее темпы роста вряд ли могли быть столь же высокими, как в странах, восстанавливавших свою экономику после нескольких лет военной оккупации и разрухи. Как обсуждалось выше{975}, непобежденность Британии, сохранение за ней места в «большой тройке» на Потсдамской конференции и имперских владений психологически маскировали необходимость коренных преобразований в ее экономической системе. Здесь война не привела к образованию новых структур, а напротив, сохранила традиционные институты, например профсоюзы, государственную службу и старинные университеты. Хотя лейбористское правительство 1945–1951 годов активно продвигало планы национализации и создания «социально-ориентированного государства», более фундаментального пересмотра экономических практик и установок не произошло. Все еще уверенная в своей особой роли в мире, Великобритания продолжала полагаться на зависимые колониальные рынки, тщетно старалась сохранить паритет фунта стерлингов, поддерживала крупные заморские гарнизоны (расходы на которые стали очень обременительны), отказывалась вместе с остальными делать первые шаги к объединению Европы и тратила на оборону больше, чем любая другая страна НАТО, не считая США.
Неустойчивость международного и экономического положения Великобритании оставалась непроявленной отчасти из-за еще большей слабости других стран в начале послевоенного периода, а также благодаря разумному выходу из Индии и Палестины, кратковременному приросту экспорта и сохранению имперских владений на Ближнем Востоке и в Африке{976}. Поэтому унизительный финал Суэцкого кризиса 1956 года особенно сильно шокировал британцев, обнаружив не только слабость фунта стерлингов, но и тот нелицеприятный факт, что Великобритания не может проводить военные операции в «третьем мире» при несогласии США. Тем не менее можно утверждать, что реальность спада все еще маскировалась. В вопросах обороны это происходило из-за выбранной после 1957 года политики опоры на ядерное сдерживание, которая обходилась намного дешевле конвенциональных сил, но при этом обеспечивала статус сверхдержавы, а в экономических вопросах — из-за того, что Британия тоже извлекала свою часть выгоды из общего бума 1950–1960-х годов. Хотя темпы роста этой страны были из числа самых скромных в Европе, в общем и целом ситуация все равно выглядела позитивнее, чем в предыдущие десятилетия, что позволило Макмиллану заявить британским избирателям: «Вам никогда не жилось лучше, чем сейчас!» Если оценивать это заявление в плане чистого дохода, количества стиральных машин или автомобилей, то оно было исторически верным.
Однако на фоне гораздо более эффектного прогресса соседей казалось, что Британия страдала от того, что немцы злобно именовали «английской болезнью» — сочетания агрессивного тред-юнионизма, посредственного управления, правительственной политики «стоп-вперед» и свойственного этой культуре отрицательного отношения к упорному труду и предпринимательству. Общемировой рост вызвал массовый наплыв импортных товаров — высококачественных из Европы и дешевых из Азии, что, в свою очередь, привело к трудностям с платежным балансом, кризису фунта стерлингов и девальвации, подтолкнувшим инфляцию и вызвавшим требования более высокой заработной платы. В разные моменты британское правительство использовало для сдерживания инфляции и создания подходящих условия для устойчивого роста регулирование цен, законы об увеличении заработной платы и денежную дефляцию. Эти меры Редко имели продолжительный эффект. Британская автомобильная отрасль неуклонно сдавала рынок иностранным конкурентам, некогда процветавшее судостроение стало почти целиком зависеть от заказов военно-морского министерства, производители электротоваров и мотоциклов разорялись. Некоторые компании (например, ICI) были яркими исключениями из этого правила; хорошим спросом пользовались финансовые услуги лондонского Сити; розничная торговля оставалась весьма активной. И все же эрозия промышленной базы Великобритании была неумолимой. Присоединение к Общему рынку в 1971 году не стало долгожданной панацеей, а напротив, сделало британский рынок еще более открытым для конкуренции в сфере промышленных товаров и вынудило страну придерживаться высоких сельскохозяйственных цен ЕЭС. Североморская нефть тоже не стала манной небесной; вместе с притоком иностранной валюты она так повысила стоимость фунта, что это негативно отразилось на экспорте промышленной продукции{977}.