К моральным и идеологическим причинам можно добавить экономические. Среди японских политиков и бизнесменов много противников увеличения государственных расходов (которые, как упоминалось выше, и без того самые низкие среди стран — членов ОЭСР); по их мнению, удвоение или утроение оборонных расходов может быть реализовано либо за счет большего дефицита государственного сектора, либо в результате повышения налогов, но ни тот ни другой способ не пользуется поддержкой. Кроме того, бесспорно, что в 1930-е годы сильная армия и флот не обеспечили стране ни военной, ни экономической «безопасности». В настоящий момент крайне трудно понять, как повышение расходов на оборонные нужды может предотвратить прекращение поставок нефти из арабских стран, которое представляет куда более реальную стратегическую угрозу государству, нежели, скажем, гипотетическая ядерная зима. Этим и объясняется отчаянное стремление Токио «залечь на дно и никак не реагировать» во время очередного кризиса на Ближнем Востоке. Не лучше ли для Японии отвергать силовое решение конфликтов и быть сторонницей «мирного урегулирования» международных споров, как и подобает космополитичной «торговой державе»? Поскольку в наше время воевать дорого и зачастую контрпродуктивно, японцы убеждены в ценности проводимой ими дзэнхой хэйва гайко — «мирной дипломатии по всем направлениям».
Эти соображения, без сомнения, подкрепляются четко осознаваемыми в правительстве последствиями: многие соседи с тревогой воспримут нарастание японской военной мощи. Совершенно точно болезненно отреагирует Советский Союз, против которого в конечном итоге США и просят Японию «разделить груз» оборонной ответственности в регионе и который все еще оспаривает у Токио острова к северу от Хоккайдо и, видимо, убежден, что с китайской экспансией на Дальнем Востоке у него и без этого хватает забот. Но и страны, которые ранее пережили японскую оккупацию: Корея, Тайвань, Филиппины, Малайзия и Индонезия, — а также Австралия и Новая Зеландия крайне неспокойно воспримут любой намек на возрождение японского национализма и духа бусидо и не преминут напомнить Токио о решимости «сконцентрироваться на мирных путях обеспечения спокойствия и безопасности в Юго-Восточной Азии»{1087}. Труднее всего, пожалуй, Токио даются усилия по сдерживанию опасений крайне чувствительного Пекина: китайцы помнят японские зверства 19371945 годов, к тому же официальный Пекин болезненно реагирует на участие Японии в освоении Сибири (что, в свою очередь, осложняет отношения между Токио и Москвой) и на поддержку Тайваня.
Даже японская экономическая экспансия (которая приносит столь нужные региону инвестиции и способствует его развитию, в том числе в области туризма) вызывает у соседей озабоченность: не хотят ли их заманить в новую, более хитроумную версию «великой восточноазиатской сферы взаимного процветания»? Эти опасения укрепляются тем фактом, что страна почти ничего не импортирует помимо сырья, зато охотно ввозит в страны региона собственную продукцию.
Здесь также основным критиком выступает Китай, который в конце 1970-х с восторгом было воспринял японский торговый и инвестиционный бум, но быстро от него отказался — отчасти по причине дефицита собственного внешнего платежного баланса, а отчасти из опасений стать экономически зависимым от другой страны, которая сможет ненадлежащим образом этим воспользоваться; торговый оборот между Америкой и Китаем, предупреждал Дэн Сяопин еще в 1979 году, «должен быть сопоставим с таковым в Японии»{1088}, что позволит предотвратить любую вероятность японского варианта «империализма свободной торговли».
На текущий момент это всего лишь досадные мелочи, но они заставляют японских политиков задумываться о государственной стратегии международных отношений в преддверии XXI столетия. Нет сомнений, что с расширением экономической мощи страна может стать второй Венецией — не только в смысле широты торговых связей, но и с точки зрения защиты морских путей и создания квазизависимых заокеанских территорий; однако при существующих внутренних и внешних протестах против сильной Японии она постарается не только избежать стремления к территориальному расширению старым империалистическим путем, но и вовсе отказаться от какого-либо ощутимого усиления военной мощи. Последнее между тем вызывает все большее раздражение в американских кругах, которые ратуют за совместное обеспечение безопасности в западной части Тихоокеанского региона. Получается парадоксальная ситуация: если Япония не станет наращивать военный потенциал, она подвергнется критике, а если станет — осуждению. И тот и другой путь несет проблемы для японской внешней политики, суть которой формулируется четко: «максимум пользы — минимум риска»{1089}. Отсюда опять же следует, что Япония будет поддерживать тенденцию к минимальным изменениям военно-политической обстановки в Восточноазиатском регионе, несмотря на растущие темпы экономического роста. Данное обстоятельство только усложняет японскую дилемму, ведь даже немарксист задастся вопросом: как глубокие экономические преобразования в Азии могут не вызвать сопутствующих далекоидущих изменений в других сферах?