Проблемы гражданского сектора в экономике еще серьезнее. Если учитывать ограничения, налагаемые классическими «факторами производства», такими как трудовые ресурсы и капиталовложения, то развитие новых технологий справедливо считается насущно необходимым для увеличения производительности российской экономики. Приведем лишь один пример: использование промышленных компьютеров способно многократно уменьшить потери в разведке, разработке и распределении энергоресурсов. Однако внедрение новых технологий требует не только значительных вложений (и где их брать?), но и не согласуется с закрытой, бюрократической и централизованной советской системой. Компьютеры, электронная обработка документов и телекоммуникации, будучи наукоемкими сферами, лучше всего развиваются в обществах, где население технологически подковано, где поощряется свобода эксперимента и существуют максимально широкие возможности для обмена знаниями и идеями.
В Калифорнии и Японии это работает, но в России создает угрозу государственной монополии на информацию. Если даже сегодня самые титулованные ученые и исследователи не могут получить личный доступ к копировальным аппаратам (за которыми пристально следит КГБ), трудно представить, как страна двинется навстречу повсеместному использованию текстовых процессоров, интерактивных компьютерных технологий, электронной почты и т. п. без значительного ослабления полицейского контроля и цензуры{1148}. Аналогичным образом намерения режима «модернизировать» сельское хозяйство и готовность выделять для этих целей дополнительные материальные и человеческие ресурсы наталкиваются на препятствия в виде негибкой экономической структуры и политической идеологии.
В сравнении с этим растущая зависимость СССР от импорта технологий и оборудования, либо честно приобретенных, либо украденных на Западе, проблема менее фундаментальная, хотя и серьезная. Уровень промышленного и научного шпионажа (и в военных, и в производственных целях) не поддается оценке, но представляется еще одним признаком беспокойства России по поводу ее отставания{1149}. Регулярный импорт западных технологий (и продукции восточноевропейских производителей) в обмен на сырье — традиционный способ «ликвидировать разрыв»: это делалось в период с 1890 по 1914 год, а затем и в 1920-е. В этом смысле изменилось лишь то, что закупать стали более современные товары: оборудование для нефтедобычи, катаную сталь, трубы, компьютеры, станки, оборудование для химической промышленности и производства пластмасс и т. д. Куда сильнее советских функционеров беспокоит становящийся очевидным факт, что импортированные технологии требуют более длительной настройки и используются с гораздо меньшей эффективностью, чем на Западе{1150}. Вторая проблема — поиск твердой валюты для приобретения технологий. Традиционно она решалась за счет импорта промышленных товаров из стран СЭВ (что позволяло избежать расходов твердой валюты), но производимые там изделия в последнее время значительно уступают по качеству западным, даже если их до сих пор приходится закупать, чтобы не допустить коллапса восточноевропейских экономик{1151}. И несмотря на то что обычно Россия расплачивалась за большую часть импортируемых с Запада товаров посредством бартера или прямых продаж излишков нефти, ее перспективы (а равно и Восточной Европы) становятся все менее радужными из-за колебаний цен на нефть, собственных растущих потребностей в энергоресурсах и общего изменения условий торговли сырьем в результате усложнения технологических процессов{1152}. В то время пока российские доходы от нефти и прочих ресурсов (исключая, может быть, природный газ) сокращаются, затраты на широкий ассортимент импортируемых товаров остаются высокими — что, вероятно, негативно сказывается на инвестиционных возможностях.