Еще одно серьезное сомнение в эффективности системы, причем выражаемое даже ярыми сторонниками кампании за «восстановление» американской мощи{1232}, заключается в том, позволит ли нынешняя система принятия решений осуществлять адекватную большую стратегию. Это потребовало бы не просто большей согласованности военно-политических решений (чтобы затихли споры между сторонниками «морской стратегии» и теми, кто выступает за «коалиционные военные действия»{1233}), но и примирения американских долгосрочных политических, экономических и стратегических интересов, прекращения бюрократических распрей, которые столь характерны для Вашингтона. Иллюстрируя это, часто приводят в пример порой слишком публичный спор о том, как и где США должны использовать свои вооруженные силы за рубежом, чтобы укрепить или отстоять свои национальные интересы: государственный департамент настаивает на недвусмысленных и жестких ответах тем, кто угрожает таким интересам, но министерство обороны не желает (особенно после фиаско в Ливане) отправлять войска в другие страны, кроме как на особых условиях{1234}. Однако есть и совсем другие примеры, когда Пентагон выступает за принятие односторонних решений в гонке вооружений с Россией (в частности, это программа Стратегической оборонной инициативы и выход из ОСВ–2), не советуясь с главными союзниками, что создает проблемы для Госдепартамента. Существует неопределенность в связи с той ролью, которую играет Совет национальной безопасности и особенно советники по национальной безопасности. Наблюдается некоторая непоследовательность политики на Ближнем Востоке, отчасти из-за трудноразрешимости палестинской проблемы, но также из-за того, что стратегический интерес США к поддержке консервативных прозападных арабских государств против российского проникновения в этот регион часто наталкивается на хорошо организованную оппозицию американского произраильского лобби. Не обходится и без межведомственных споров об использовании экономических инструментов (от торговых бойкотов и эмбарго на передачу технологий до иностранных грантов и продажи оружия и зерна) для поддержки американских дипломатических интересов, которые влияют на политику в отношении стран «третьего мира», Южной Африки, России, Польши, ЕЭС и др. и зачастую оказываются несогласованными и противоречивыми. Ни один разумный человек не будет утверждать, что та или иная из многочисленных проблем внешней политики, от которых страдает весь земной шар, имеет очевидное и готовое «решение»; но, с другой стороны, долгосрочным американским интересам, конечно, не идут на пользу эти частые разногласия внутри системы руководства.
Все это вызывает со стороны более пессимистично настроенных критиков вопросы насчет общей политической культуры, в которой приходится работать вашингтонским политикам. Это слишком большая и сложная проблема, чтобы разбирать ее здесь. Однако все чаще звучит мнение, что если США необходимо пересмотреть свою генеральную стратегию в свете масштабных неконтролируемых изменений, происходящих в мировых делах, то им плохо подходит избирательная система, парализующая процесс принятия внешнеполитических решений каждые два года. Им также мешает чрезмерное давление со стороны лоббистов, комитетов политических действий и других заинтересованных групп, ведь все они изначально предвзяты к тому или иному изменению политики. Кроме того, вредно и «упрощение» жизненно важных, но сложных международных и стратегических вопросов в средствах массовой информации, ведь их время и пространство слишком ограниченны, а главной целью является прибыль и завоевание аудитории — и только во вторую очередь информирование. Нельзя назвать полезными и громкие «эскапистские» призывы в американской социальной культуре, которые, наверное, понятны с точки зрения прошлого этой нации «фронтира», но мешают адаптации к современному, усложняющемуся интегрированному миру, а также к другим культурам и идеологиями. И наконец, этой стране не всегда выгодна разделенность ее конституции и законодательной власти, созданная намеренно, когда она была географически и стратегически изолирована от остального мира два столетия назад и имела достаточно времени для согласования немногочисленных вопросов «внешней» политики, но теперь, когда она стала глобальной сверхдержавой, это ей мешает, ведь часто необходимо принимать быстрые решения, отвечая на действия стран, не связанных таким количеством ограничений. Ни одно из этих обстоятельств не является для США непреодолимым препятствием на пути к согласованной долгосрочной стратегии, но их совокупный и взаимообусловленный эффект существенно осложняет изменение политики, когда оно касается определенных интересов и происходит в год выборов. Поэтому вполне вероятно, что именно эти сферы культуры и внутренней политики станут для США самыми проблемными в процессе эволюции общей стратегии в XXI веке.