– Черт возьми, пропустили нашу посадочную площадку! – выпалила в сердцах Корасон, от расстройства позабыв об официальном тоне.
Она заложила левый вираж, открыв им великолепный вид на когда-то отлично знакомый Джеку квартал. Внизу сиял огня ми торговый центр «Чуйгушоу». А сбоку то появлялся, то исчезал из поля зрения квартал Вайэлин-Гарденс. Его красные кирпичные стены были данью стилю, который на Земле был в моде три века назад.
«Ничего особенного, этакий захолустный пригород в космосе, – съязвил Фист. – Стероидные залы на Титане и то получше смотрятся».
– Джек, как оно – видеть любимые места? – осведомилась Корасон.
Форстера удивило внезапное дружелюбие в ее голосе. Но в конце концов, умение прощать всегда было важным для Зари и ее приверженцев. А иначе как выносили бы свою скандальную причудливую жизнь знаменитости? Бывшие неделю назад изгоями вдруг становятся кумирами. Привычка знаменитого певца отравлять жизнь партнеру забывается после нового хита. Погрязший в наркотическом тумане актер вдруг играет звездную роль – и в одночасье становится образцовым супругом и родителем. Конечно, у таких разительных перемен была и оборотная сторона. Заря почти сразу же сокрушала своих героев. Непостоянство было единственным постоянным в ней.
Джек смог разглядеть внизу улицы Чуйгушоу-Вэйл. Они выглядели словно огромные листья на просвет: каждая черта – выстроившиеся в ряд дома, между ними – элитные магазины и центры развлечений. Но и там видны были следы войны. Среди мерцающего гламура темнели шрамы пепелищ.
– Память войны? – предположил Джек.
– О да, Дом не избежал атаки террористов.
Джек ощутил странное облегчение от того, что в ее голос вернулась прежняя холодность: она казалась гораздо честнее внезапного дружелюбия.
– А как эти руины выглядят в сети? – спросил он.
– Мы видим лица мертвых детей.
Флаер миновал скопление небольших офисных зданий. Свет Солнечной стены золотил их гладкие отражающие фасады, превратив квартал в лабиринт усаженных драгоценностями пальцев. За ним простирался пейзаж богатого пригорода: деловые кварталы, где располагались начинающие фирмы, небольшие торговые центры, особняки богачей. На мгновение воспоминания о прошлой жизни захлестнули душу. Все вернулось с такой яркостью и силой, какие недоступны для сети.
– Освободилось посадочное место, – сообщила лейтенант.
Флаер нырнул, дернулся и понесся к внушительной башне у самого входа в Бородавку. Чтобы узнать здания, Джеку не потребовалась сеть.
Внуб.
Флаер несся к срединным посадочным площадкам на тридцать третьем этаже.
– Через несколько минут вы встретитесь с комиссаром Лестак, – буркнула Корасон. – Попробуйте и ее убедить в том, что все боги – негодяи, а Пантеон следует ненавидеть.
Глава 5
– Целых семь лет, – покачала головой комиссар Лестак. – И пять из них вы были трусом.
– Не надо читать мне мораль. Скажите, что вам нужно от меня, и отпустите. Мне еще надо кое-кого повидать.
– Отпустить? Да уж, придется. Ваши остервеневшие от злобы друзья выбора нам не оставили – амнистия для всех военных преступников.
– Я не преступник. А Тотальность – не остервенелая и не злая. Совсем.
Лестак вздохнула и отвернулась.
В отличие от Корасон комиссар сохранила волосы. Она стригла их коротко и просто – как и семь лет назад. Только тогда в них не было седины. На сережках Лестак висели сетевые символы. Она сняла очки, осторожно помассировала лоб. А Джек внезапно будто перенесся в прошлое. Точно в таком же настроении она была, то же самое делала, когда выпытывала у Гарри с Джеком, почему так медленно продвигается расследование убийства Пендервилля. Сейчас комиссар, как и тогда, положит на стол очки и кинется в атаку.
Он не ошибся.
– Джек, конечно же, вы знаете Тотальность лучше, чем мы. Вы ведь столько времени прожили с ними. То, что вы сделали, – постыдно. Бежать с поля боя после смерти стольких детей на Луне, после нападения террористов и бомбовых атак! Понятно, что вы были недовольны решением Сумрака. Но я никогда не считала вас трусом!
Джека захлестнула злость. И подавить ее удалось не сразу. А пока он боролся с ней, комиссар склонила голову, словно прислушиваясь к чему-то, доступному лишь ей. Он посмотрел на Корасон. Та уставилась в точку чуть левее Лестак. На лице лейтенанта было написано крайнее изумление, сменившееся жалостью. Усилием воли Корасон подавила эмоции, изобразив положенное по службе равнодушие. Правда, губы – стиснутые, бескровные – выдавали происходящее в ее душе.