На первом этаже располагалась кофейная, закрытая в субботу и воскресенье. Справа была дверь, ведущая в маленький коридор, который заканчивался лифтом и пожарной лестницей. Дверь была заперта, но замок не показался мне непреодолимым препятствием.
К сожалению, я не мог сказать того же о псе, который находился у двери. Это был доберман-пинчер, рожденный убивать и специально этому обученный. Он ходил по коридору, как леопард в клетке. Когда я подошел к двери, он прервал свое занятие и сосредоточил на мне все свое внимание. Снедаемый любопытством, что он намерен предпринять дальше, я взялся было за ручку двери, а он тут же пригнулся, приготовившись к прыжку. Я отдернул руку, но это не очень-то его успокоило.
Жаль, что Каролин не было со мной. Она могла бы вымыть этого ублюдка. Заодно заняться его когтями, немного подпилить зубы. Я же с собаками-охранниками не в особом ладу. Единственный способ справиться с этим сукиным сыном, к которому я мог бы прибегнуть, состоял в том, чтобы смазать свою руку ядом и позволить ему после этого себя укусить. Решив действовать по-другому, я вместо этого улыбнулся ему на прощание, а он в ответ глухо зарычал.
Я подумал, что надо попробовать попасть в кофейную. Это было проще сказать, чем сделать: на дверях были стальные решетки, как в «Барнегатских книгах». Но это было для меня более привычно, чем иметь дело с диким зверем. На решетках был висячий замок, с которым я без труда справился, а на дверях – цилиндрический замок, который я также открыл. Сигнала тревоги не последовало. Перед тем как закрыть дверь, я затворил решетки. Любой, кто подошел бы поближе, конечно, увидел бы, что дело неладно, но издали все выглядело вполне прилично.
В кофейной сбоку была дверь, которая вела к лифту, но, к сожалению, одновременно она вела и к псу, что делало ее бесполезной для меня. Я вернулся назад через кухню и открыл заднюю дверь, ведущую в маленькую душную вентиляционную шахту. Стоя на мусорном баке, я с трудом уцепился за последнюю ступеньку пожарной лестницы, подтянулся и полез наверх.
Я карабкался бы до третьего этажа, если бы не заметил открытое окно на втором этаже. Невозможно было не поддаться искушению. Я влез в него, прошел через лабиринт, заваленный шкурками животных, поднялся по лестнице и оказался во владениях Арвина Танненбаума и его сыновей.
Не более чем через несколько минут я ушел тем же путем, каким пришел: спустился на второй этаж, прошел через завалы дубленых шкурок, вылез на пожарную лестницу и плавно спрыгнул на землю со своего плацдарма на мусорном баке. На некоторое время я задержался в кухне кофейной, чтобы попробовать «Хостис твинки». Не скажу, что это было как раз то, чего бы мне сейчас хотелось, но я был голоден, и это было лучше, чем ничего.
Мне не нужно было заботиться о дверном замке, поскольку он срабатывал автоматически от пружины. А вот наружные решетки за дверью я закрыл и запер висячий замок.
Прежде чем вернуться в «понтиак», я сходил попрощаться с псом. Я помахал ему, а он одарил меня сердитым взглядом. Судя по этому взгляду, – я мог бы поклясться в этом – он знал, что именно я собираюсь сделать.
К телефону подошла миссис Киршман. Когда я попросил ее позвать мужа, она ответила «сейчас» и буквально завопила, зовя его к телефону. Она не догадалась даже прикрыть трубку рукой. Когда Рэй подошел, я сказал ему, что у меня звенит в ушах.
– Почему?
– Жена твоя громко кричит.
– С этим, Берни, ничего не поделаешь, – вздохнул он. – В остальном у тебя все в порядке?
– Надеюсь. Что тебе удалось выяснить?
– Марку пистолета. Порлок была убита из пистолета «пес-дьявол».
– Я только что съел что-то подобное.
– А?
– Вообще-то я съел «Твинки», но думаю, что «пес-дьявол» и «Твинки» очень похожи.
Он снова вздохнул:
– "Пес-дьявол" – это автоматический пистолет, который производит фирма «Марли». Они все образцы оружия называют именами собак разных пород. «Пес-дьявол» – это автоматический пистолет тридцать второго калибра. «Гончая» – автоматический пистолет двадцать пятого калибра. «Мастиф» – револьвер тридцать восьмого калибра. Фирма также производит пистолет большего – сорок четвертого калибра, но я не помню, как он называется. Судя по размеру, он должен бы называться «ирландская овчарка» или «датский дог», но для пистолета эти названия не подходят.
– Уж больно много в этом деле оказалось собак, – сказал я. – Тебе не кажется? И «бульдожья хватка во дворе отбросов», и «пес-дьявол» «Марли», и доберман-пинчер в коридоре...
– Какой еще доберман-пинчер? В каком еще коридоре?
– Не обращай внимания, это я так. Значит, автоматический пистолет тридцать второго калибра?
– Да. Проверка регистрации оружия ничего не дала. Может быть, это был пистолет Порлок, а может быть, убийца принес его с собой.
– Ты можешь описать этот пистолет?
– Пистолет? Я его не видел, Берни. Я просто позвонил, а не ходил в отдел изъятых предметов, чтобы осмотреть имеющиеся там экспонаты. Но я видел пистолет «пес-дьявол» раньше. Он автоматический, плоский, не очень большой. Имеет магазин на пять патронов. Образец, который видел я, – из вороненой стали, хотя, наверное, внешне он может выглядеть и иначе: иметь хромоникелевую отделку, рукоятку, украшенную драгоценными камнями, и вообще любой вид, за который готовы заплатить.
Я закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти пистолет, который держал в руках. Вороненая сталь. Именно. Похоже на то.
– Небольшой пистолет, Берни. Ствол в два дюйма. Небольшая отдача при стрельбе.
– Если, конечно, он бьет не по тебе.
– А?
– Нет, ничего.
Я нахмурился: этот пистолет казался большим по сравнению с тем маленьким никелированным пистолетиком, который я видел в огромной руке сикха. Это мне кое о чем напомнило.
– Фрэнсис Рокленд, – сказал я. – Полицейский, который был ранен возле моего магазина. Из какого оружия в него стреляли? Ты это выяснил?
– Ты все еще настаиваешь на том, что тебя там не было?
– Черт возьми, Рэй...
– Хорошо, хорошо!.. Ну так вот, в него стреляли не из пистолета «пес-дьявол» фирмы «Марли», потому что убийца оставил этот пистолет на полу в квартире Порлок. Тебе это нужно было знать?
– Конечно, нет.
– А! Я было подумал, что это. В Рокленда стреляли... Знаешь, это трудно сказать, из чего в него стреляли.
– Что же, пулю не отыскали?
– Вот именно, пуля разорвалась на осколки.
– Но ведь по осколкам-то ее можно восстановить?
Он откашлялся:
– Послушай, я потом откажусь от этих своих слов, если что, но, как я понял... хотя никто мне этого не говорил с определенностью, но, собирая все воедино...
– Рокленд сам себя ранил?
– Такое заключение по крайней мере я сделал для себя. Он человек молодой, как ты знаешь. Ну, волновался и все такое.
– Он сильно пострадал?
– Кажется, он потерял палец на ноге. Впрочем, не самый необходимый.
Я представил себе, как костолом Паркер ходит по округе и ломает «жизненно необходимые» кости. Какие же пальцы на ногах считаются самыми необходимыми?
– Что тебе удалось узнать о Рокленде?
– Ну, я поспрашивал, Берни. Говорят, он очень молод, но это мы и раньше знали. Вместе с тем у меня сложилось впечатление, что с ним в общем-то можно договориться.
– И как ты это переводишь на нормальный язык?
– Как умение уважать звон презренного металла.
– Презренного металла сейчас недостаточно, чтобы всерьез о нем говорить, – сказал я, – разве что он поверит в долг.
– Ты многого захотел, Берни. Бедняжка потерял палец.
– Он же сам себя ранил, Рэй!
– Все равно палец есть палец.
– Ты же сказал, что он не самый важный.
– Даже и в этом случае...
– А может быть, он согласится на компенсацию в будущем, если получит возможность выдвинуться? Если он так честолюбив, как ты говорил, то он будет последним дураком, если откажется от этого.
– Что ж, твои слова не лишены смысла.
В моих словах был глубокий смысл. Мне нужно было сказать ему очень многое, что я и сделал. Кое о чем мы поспорили, а кое в чем сразу же пришли к согласию. В конце разговора я посоветовал ему успокоиться, а он мне – быть поосторожнее. Кажется, мы оба получили по хорошему совету.