У Каролин я достал из дипломата шагаловскую литографию и приложил ее к стене над плетеным креслом. (Вот, если вникнуть, еще одна причина моего путешествия в Нижний Манхэттен – доставить литографию в целости и сохранности.) Смотрелась она на новом месте неплохо, но Каролин показалось, что коврик у кресла не очень с ней гармонирует, и потому она решила сначала заказать для литографии рамку. Потом она налила себе выпить перед сном, а я стал делить добычу. Получив свою долю, Каролин пересчитала бумажки и негромко присвистнула:
– И это за одну ночь! Неплохо, а? Может быть, для настоящего грабителя это семечки, но когда живешь уходом за собаками... Знаешь, сколько шавок мне нужно выкупать, чтобы получить такие деньги?
– Много.
– Не то слово!.. Постой, кажется, ты мне малость недодал. Или вычел за Шагала?
– Ни в коем случае.
– Да, но ты мне дал двенадцать сотен, а это на полсотни меньше половины. Не хочу мелочиться, но...
– Ты забываешь о накладных расходах.
– Какие расходы? Такси? Ты заплатил туда, а я обратно, вот и все расходы.
– А «Этика» Спинозы?
– Я думала, она тебе попалась с партией книг в красивых переплетах... Или ты исходишь из ценности книги, а не из ее стоимости? Мне, конечно, без разницы, и все же...
– Я купил «Этику» в магазине Бартфилда на Пятьдесят седьмой улице. Выложил ровно сотню. Это без налога на покупку, потому что я сам зарегистрирован как книгопродавец.
– Сотню за эту книжку? – Каролин вытаращила глаза.
– А что? Цена обычная.
– Но ты сказал Абелю...
– Что она досталась мне почти даром? Да, сказал. И думаю, он поверил. И еще я думаю, что наш подарок принес нам лишних пять сотен за сережки и часы. Сама видела, как он растрогался.
– Господи, – протянула Каролин, – я еще многого не понимаю в этом деле!
– Многого никто не понимает.
– Где это видано, чтобы делать презенты барыге?
– А где это видано, чтобы барыга рассуждал о Спинозе?
– Тоже верно. Ты точно не хочешь еще хлебнуть на ночь?
– Точно.
– А ты знал, что никель стоит так дорого?
– Имел некоторое представление.
– И виду не подал, когда к Абелю ехали. А я вообще ни о чем не догадывалась.
– Это я фасон давил.
– А-а... – Она вскинула голову и пристально на меня посмотрела. – Знаешь, я рада, что мы не взяли по десять тысяч. Играть, так по-крупному. Хотя они здорово пригодились бы, эти десять тысяч. Братишке операцию надо делать. Слушай, а когда он ее загонит?
– Трудно сказать. Может завтра же сбагрить, а может полгода прочикаться.
– Но все равно – в один прекрасный день звонит телефон, и нам сообщают, что наш номер выиграл.
– Примерно так и будет.
Каролин подавила зевок.
– Я сначала думала, что надо бы отметить, но вот устала как собака. Господи, какая же утром голова будет с сахарного похмелья!
– Это что-то новенькое – сахарное похмелье.
– Ну да, столько пирожных.
– Думаешь, похмелье от сладкого будет?
– А от чего же еще? – Каролин сняла кота с дивана на пол. – Извини, дружище. Маме пора баиньки.
– Может быть, ты все-таки на кровати ляжешь, Каролин?
– Интересно, как ты поместишься на диване. Только если тебя сложить пополам.
– Как-то неудобно выгонять тебя из собственной постели.
– Берни, мы каждый раз спорим об одном и том же. Кончится тем, что в самом деле уложу тебя на диване, тогда узнаешь.
Так мы и улеглись: я – на кровати, не снимая трусов и майки, она – на диване, тоже в своем гигиеническом белье от доктора Дентока. Уби сразу же юркнул под бочок к хозяйке, а бирманец Арчи долго ходил вдоль стен по темной квартире, словно владелец ранчо, проверяющий ограду своего загона. Сделав несколько кругов, кот вспрыгнул ко мне на ноги и включил мурлыкательный механизм. Работал механизм отменно. Еще бы: кот всю жизнь тренировался.
Каролин выпила втрое больше меня, поэтому ей ничего не стоило заснуть. Не прошло и нескольких минут, как я услышал спокойное, мерное дыхание, а еще через некоторое время раздался нежный женский храп.
Я же лежал на спине, не смыкая глаз и запрокинув руки за голову, и мысленно перебирал события минувшего дня. Независимо оттого, сколько времени потребуется Абелю для того, чтобы сбыть наш никель, и сколько он за него выручит, дело сделано. И мы в полной безопасности. Ничто не обещало успеха, когда мы увидели, что до нас в особняке уже побывали посетители, но в итоге все сложилось как нельзя лучше. И добыча в верных руках, в надежном месте, если не считать второстепенной шагаловской литографии. Хозяева ее вряд ли хватятся в том хаосе, в каком они найдут дом. А если и хватятся, тоже не беда. Один экземпляр из серии в двести пятьдесят экземпляров. И кому придет в голову искать его у Каролин?
И все равно, проснувшись утром, я первым делом убрал Шагала в шкаф. Было половина десятого. Каролин уже поела, накормила котов и отправилась на свидание со шнаузером. Я тоже выпил кружку кофе с булочкой и сунул в шкаф, к Шагалу, дипломат с набором инструментов, чтобы не тащить его с собой в магазин. Солнце светило вовсю, воздух был чистый и свежий, и я был рад, что могу дойти до работы пешком, а не лезть в вонючую подземку. При желании я мог и пробежаться, белье, обувь подходящие, но зачем портить прекрасное утро? Я шагал бодро – вдох-выдох, вдох-выдох – и размахивал руками, потом поймал себя на том, что насвистываю. Только не помню, что.
В четверть одиннадцатого я открыл магазин, и через двадцать минут зашел первый покупатель – бородатый тип с трубкой. Он купил две книги по истории Англии. Затем еще трое-четверо взяли кое-что со стола с уцененной литературой, и поток посетителей схлынул. Без ущерба для дела я мог взяться за книгу, которую читал вчера. Старина Спенсер все так же выкладывался в физических упражнениях. В этот раз он проделывал жимы с перекладиной (понятия не имею, что это такое!) на универсальном тренажере (тем более).
Около одиннадцати в лавку вошли двое. Обоим под сорок, оба в темных костюмах и тупоносых башмаках. У одного были баки, длинноватые на мой взгляд, мог бы и подбрить. Он сразу же прошел в глубь лавки, а другой проявил неожиданный интерес к стенду с поэзией у входа.
В бумажнике у меня лежали тринадцать сотенных, полученных от Абеля, плюс тысяча, которую я всегда ношу при себе на случай, если придется откупаться. Но я рассчитывал, что их устроит выручка в кассовом аппарате. Я надеялся, что оттопырившийся пиджак у малого с бачками – это не пистолет, а если все-таки пистолет, то он не станет стрелять в меня. Я поспешно вознес короткую молитву святому Иоанну, покровителю книготорговцев, чье изображение в рамке висело в конторке со времен мистера Литзауера. Кому же еще молиться? Не Дисмасу же. Я сейчас не грабил, а торговал книгами.
Мне ничего не оставалось, как дожидаться, когда эти двое примутся за дело. И они не заставили себя ждать. Тот, что с бачками, шел ко мне из глубины лавки, второй двинулся от стенда с поэзией, не выпуская из рук книжку стихов Роберта Сервиса. Передо мной мелькнуло странное видение: один стреляет в меня, а другой декламирует в это время «Кремацию Сэма Макги».
Они приблизились к прилавку одновременно. Любитель поэзии сказал:
– Ты – Роденбарр? Бернард Роденбарр?
Я не стал отпираться.
– Бери пиджак. Поедем в Управление, есть разговор.
– Слава Богу! – облегченно вздохнул я.
Как вы уже догадались и как я должен был догадаться прежде вас, это были не грабители, а полицейские. Хотя стражи порядка иногда тоже занимаются грабежом, они это делают под дулом пистолета. Терпеть не могу находиться под дулом пистолета!
– Смотри-ка, – сказал тот, что с бачками. – Он рад нас видеть.
– Ну да, – кивнул другой, – а то мучился неизвестностью.
– Точно. Да еще совесть бедного мучила, всю ночь ворочался.
– Вот-вот, Фил. Ведь парень как парень. Ну, подворовывает по малости, тоже работенка, зато ничего такого за ним не числится. Значит, поддается исправлению. И вот нате вам – связался с каким-то психом.