– Конечно, поверил.
– Потому что я действительно свободна сегодня вечером. Даже если я и забыла о свидании, ничто не мешает мне на него прийти. Мы условливались, где встретиться?
– Почему бы мне не заскочить к тебе? Примерно в половине восьмого.
– Правда, почему бы и нет?
– Тогда я заскочу.
– Я буду ждать. Что-нибудь приготовить?
– Нет, мы куда-нибудь сходим.
– Звучит многообещающе. Может быть, я успею закончить эту проклятую картину. Тогда полюбуешься. А может быть, и нет. «Берни в 7.30». Знаешь, я записала. Теперь уж точно не забуду.
– Я верю тебе, Дениз.
– Одеться как-нибудь по-особому?
– Простенько, но со вкусом и с улыбкой.
– Хорошо.
Я попробовал позвонить Абелю еще раз, но напрасно. Было уже половина второго, и я пошел в «Салон для пуделей». Каролин только что освободилась.
– А, это ты! – встретила она меня. – А я ждала-ждала, вижу – тебя нет. Пошла к тебе, но магазин заперт. Пошел, думаю, за ленчем. Вернулась сюда, снова подождала, потом махнула рукой и пошла поесть одна.
– Ни в кафе, ни у Мамуна тебя не было.
– Захотелось чего-нибудь горяченького внутрь, а то от вчерашних сладостей... Господи, ну и утро!
– Тяжелое?
– Голова была как футбольный мяч после матча с участием Пеле. Ты хоть представляешь, что это такое – возиться с большим шнаузером, когда у тебя сахарное похмелье?
– Нет.
– Вот счастливчик! Значит, в кафе был и у Мамуна? Искал меня?
– Вроде того.
– Просто так или понадобилась?
Мне ужасно не хотелось портить Каролин настроение, но выхода не было.
– Хотел сказать, что ты потеряла перчатку. Резиновую перчатку с вырезанной ладонью.
– Твою мать!..
– Не надо так говорить, нехорошо. Отдает мужским превосходством.
– Плевать я хотела на мужское превосходство! Я поняла, что потеряла ее, когда ложилась спать. Вторую я сама выкинула. Не хотела ничего тебе говорить. Как ты узнал? Рылся в моем мусорном ведре, что ли?
– Только и знаю, что подбирать за тобой мусор. Началось как извращение, а стало привычкой.
– Так оно всегда и бывает.
– А в твоем мусорном ведре я не рылся. Если интересуешься, могу сказать. Перчатку ты выронила в садике у Колкэннонов.
– Правда? Господи, теперь меня посадят! Но откуда ты узнал? Неужели ходил туда? Нет, не может быть.
– Мне ее показали.
– Но кто... – Каролин наконец поняла. Лицо ее вытянулось. – Неужели полицейские?
– Угадала.
– Тебя арестовали?
– Нет, но в управление возили.
– А потом?
– Потом отпустили. Рука у меня больше твоей. Перчатка не налезла. И Колкэннон меня не опознал.
– Как же он мог тебя опознать? Он тебя в жизни не видел.
– Вот именно. Вижу, за ленчем газет не смотрела?
– Только утром перелистала «Таймс»... А что?
– Длинная история, но ты должна ее знать, – сказал я. – Слушай сюда.
Пока я рассказывал, дважды звонил телефон. Каролин включила автоответчик, чтобы звонившие могли при желании передать сообщение. Потом в салон зашел невысокий человек с грустными глазами и накладными волосами. Он справился о видах услуг и расценках. Если собаки, как утверждают, похожи на своих хозяев, то у него, должно быть, была такса.
Когда я закончил рассказ, Каролин покачала головой.
– Не знаю, что и сказать. Эта перчатка... Погано с моей стороны.
– Что делать, бывает.
– Хотела помочь, а сама напортачила. Это все равно что разбросать позади себя крошки от хлеба.
– Не совсем. Крошки бы птицы склевали.
– Ага... Даже не верится. Ванда Фландерс Колкэннон – мертвая! В голове не укладывается.
– Еще как укладывается, если посмотреть на снимок.
Каролин всю передернуло.
– Ограбить кого – это интересно, но убить человека...
– Да уж.
– Не понимаю, как это случилось. Ведь эти подонки забрались до нас.
– Точно.
– Перевернули все вверх дном, набрали того-сего и смылись.
– Точно.
– А потом снова вернулись? Зачем? Только не говори, что преступник всегда возвращается на место преступления.
– Если и возвращается, то для нового преступления. Мы ведь не знали, что Колкэнноны собирались оставить Астрид, верно? Мы думали, что они там заночуют.
– Я и здесь дала маху.
– Ты тут ни при чем. Я хочу сказать, что эти подонки тоже так думали. Нахватали что под руку попало – и давай мотать через крышу. Но потом, может быть, спохватились и решили еще разок сейф попробовать. В первый раз у них не было с собой никакого инструмента, и о сейфе они ничего не знали. А тут раздобыли горелку или дрель, а впереди целая ночь. Почему не попробовать? Попытка не пытка.
– И в это время заявляются хозяева?
– Видимо, так.
– Но если так, разве бандиты не могли заставить Колкэннона сказать им шифр?
– Могли, но, может быть, они уже взломали сейф.
– А если взломали, чего им торчать в доме?
– Они и не торчали. Стали выходить и столкнулись в дверях с Колкэннонами.
– Зачем им дверь? Могли уйти, как пришли – через крышу.
– А ты, пожалуй, права, – сказал я и нахмурился. – Есть еще одна вероятность. Третья группа!
– Третья группа грабителей? Сколько же народу знало, что проклятую сучку везут трахнуться в Пенсильванию?
– Может, это были не настоящие грабители. Может, просто молокососы, шныряющие по крышам, или доходяги, ищущие порошок или травку. Увидели разбитую крышу – и вниз. Там еще было чем поживиться. Шпана клюет на мелочевку – приемник, например. Как раз на пакетик героина.
– Еще телевизор, а на втором этаже – стерео.
– Вот и говорю. Для жуликов низкого пошиба навар всегда найдется. Только вот живых денег там не было. А мелкое жулье воспринимает это как личное оскорбление. Знаешь, что хулиганы иногда избивают людей, у которых нет при себе бабок?
– Слышала об этом.
– Так вот, новичок в нашем деле тоже чувствует себя обманутым. Вполне представляю себе пару панков – лезут сквозь разбитое стекло внутрь, берут приемник и переносной телевизор, а потом ждут хозяев, чтобы и карманы еще обчистить. – Я хотел было развить тему, но, подумав, бросил и сказал: – Впрочем, это не так уж важно. Что с нами будет? Ничего не будет. Ну, потрясусь недельку, поджидая гостей в форме, но в принципе у них против нас ничего нет. А ту шпану они быстро прищучат. Это убийство много шуму наделает. И Ришлер прав: кто-нибудь обязательно проболтается по пьянке, а другой стукнет. Большинство преступлений так и раскрывается.
– Значит, ты уверен, что нам ничего не грозит?
– Ничего. Колкэннон опознает тех, кто прикончил его жену. Он уже установил, что меня среди них не было. Все, что у них есть, – это перчатка, но как я мог ее надеть, если она на несколько размеров меньше. Нам здорово повезло, что перчатку потеряла ты, а не я.
– Если б мне от этого было легче...
– Во всем надо видеть не только плохое. И хорошо, что Колкэннон жив. Если бы и его прикончили, кто бы засвидетельствовал, что меня не было на месте преступления?
– Знаешь, я об этом не подумала.
– А я подумал. – Я взял телефон со стола. – Надо позвонить Абелю.
– Зачем?
– Сказать, что мы никого не убивали.
– Он должен сам об этом догадаться. Жаль, что мы с тобой сами не видели «Пост». Там, наверное, говорится, в котором часу ее убили.
– Вероятно, говорится.
– Та-ак... Мы пришли к нему примерно в половине двенадцатого. Когда он проверял «пьяже» по твоим часам, было 12.07. Это я хорошо помню. Колкэнноны приехали домой после полуночи. Абель сообразит, что это не мы.
– Господи, – протянул я. – Выходит, он – наше алиби!
– Факт.
– Будем молить Бога, чтобы нам не пришлось привлечь его в качестве свидетеля. Только вообрази эту картину. Доказывая свою непричастность к ограблению, ты ссылаешься на то, что в это самое время ты сбывала барыге вещи, украденные у жертвы этого ограбления!