— Ну и пасть, — говоришь ты. — Приготовим ее в сливочном масле.
Мне поручено натереть чесноком хлебные горбушки, которые подаются к пошузе.
Вы с Люлю потягиваете шардоне. Мясо тихо побулькивает в кастрюле. Время от времени вы берете шумовку и снимаете серую пену с бульона. Чистите картошку, чтобы приготовить ее во фритюре.
Ты хмуришься:
— Сходи спроси у матери, будет она сегодня тут обедать или нет.
Я не люблю, когда ты так называешь маму. Как будто она здесь посторонняя. Ты уже и сам не знаешь, как к ней обращаться.
Теперь мама почти не ест в ресторане. Днем я обедаю в школьной столовой, а она с коллегами. Вечером ты ставишь поднос на ступеньку лестницы. Она сама понесет его в комнату. Мы с тобой ужинаем у телевизора. Вы просто иногда сталкиваетесь на лестнице. Ты с семи утра до одиннадцати вечера на кухне. Вы разговариваете только тогда, когда надо обсудить мои школьные оценки, то, что я постоянно грызу ногти, а еще что я с трудом пишу.
Я слышу из своей комнаты, как вы разговариваете за стеной. Никто не кричит, не плачет. Слышны только ровные голоса и после паузы снова голоса. Ты часто встаешь ночью. Паркет скрипит под твоими босыми ногами. Ты аккуратно прикрываешь дверь спальни, надеваешь скрипучие башмаки с деревянной колодкой…
Помню — у меня болят зубы, не дают уснуть. Слышу, как ты спускаешься по лестнице. Я решаю пойти к тебе, чтобы ты меня полечил. Вхожу на цыпочках в кухню и вижу, что ты прямо в одежде устроился на узкой кровати, где обычно Люсьен отдыхает после обеда или спит ночью, если погода такая ужасная, что ему не вернуться домой на своем мопеде. Ты спишь, свернувшись калачиком, я боюсь тебя разбудить. Я встаю на табуретку, чтобы достать до полки со специями. Когда я открываю какую-то банку, ты просыпаешься и шепчешь:
— Ты что там делаешь?
Я отвечаю со стоном:
— Хотел гвоздику на зуб положить, ты же говорил, что от этого станет полегче, если болит.
У тебя сочувственный вид. Ты поднимаешься и спускаешь меня на пол. Велишь открыть рот:
— Какой зуб болит?
Я показываю тебе коренной зуб, на который ты кладешь гвоздику.
— Хочешь, согрею молока?
Я прижимаюсь к тебе, пока ты ставишь ковшик на еще теплую печь. Ты закуриваешь и делаешь чуть громче радио, там Морт Шуман[23]поет песню «Лаго-Маджоре». Мне кажется, что мы с тобой жили так всегда. Я спрашиваю, можно ли мне тоже не спать ночью.
— Нет, — улыбаешься ты.
— А почему тебе можно?
— Потому что в душе́ я — булочник, хоть сейчас и занимаюсь стряпней. А булочники работают по ночам. Когда я учился печь хлеб, то принимался за работу в два часа ночи.
Если судить по твоим рассказам о молодости, о которой ты очень редко вспоминаешь, в этом есть доля правды. Но твое «булочное» прошлое помогает тебе скрыть настоящее положение дел: ты уже не печешь хлеб по ночам и с мамой по ночам не спишь.
Я допиваю молоко.
— Иди ложись, — говоришь ты.
Я обвиваю руками твою шею.
— А ты?
— А я побуду тут немного, пораньше десерт приготовлю, — отвечаешь ты.
На лестнице я сталкиваюсь с мамой. Она собрала волосы в шиньон, на ней плащ марки Burberry. Она так стучит каблуками, что ее вопрос еле слышен:
— Поедешь со мной в Дижон?
Я отвечаю, что лучше останусь с тобой и с Люсьеном, чтобы приготовить зельц. Она ничего не говорит. Но если в такие мгновения мне удается поймать ее взгляд, я начинаю чувствовать себя ужасно. Как-то я корпел над таблицей умножения, и она мне сухо бросила: «Ведь ничего сложного». Нас разделяла пропасть, хотя мы сидели за одним письменным столом.
Из ресторанного зала мне видно, как мама стоит на вокзале и ждет автобус на Дижон. Она тщательно повязала шарф, чтобы не продуло. Мне хочется плакать, когда я вижу, что она вот так уезжает.
Меня зовет папа:
— Налетай! Картошка фри и говяжья печень — твои любимые.
Он прекрасно знает, что я смотрю на маму через стеклянную дверь. Тянет меня за ворот:
— Так-то ты нам помогаешь зельц готовить? Там еще и конь не валялся, кстати.
Я слышу, как ревет двигатель отъезжающего от вокзала автобуса. Когда она вот так уезжает по субботам, я иногда вдруг думаю, что это навсегда. И тогда я несусь к ней в спальню и бросаюсь на подушку, чтобы почувствовать запах ее духов. Конечно же, вечером она вернется. Привезет мне новую книгу или новые брюки. Скажет, чтобы примерил. И я буду счастлив.
Люлю режет телячью печень на кусочки, ты выкладываешь обжигающий картофель фри. Я прошу: