Но это будет не Люсьен. Возможно, никогда снова.
С резким, отдающим эхом треском скамья раскололась под рукой Люсьена.
23. Огненная буря
Она стоит рядом с ним, маленькие пальчики сжимают руку, под другой рукой зажата плюшевая касатка. Ее голубые глаза слишком проницательные для восьмилетнего возраста. Рыжие волосы спадают по бокам веснушчатого лица.
— Я отправлю их в Ад, Хлоя. Обещаю.
— А ты? Что будет с тобой?
— Я уже в Аду.
Тело Хлои дрожит, ее образ меркнет. Теплые пальчики исчезают из его ладони.
— Этого недостаточно, Данте-ангел.
— Я знаю, — прошептал Данте, переводя MG на четвертую передачу, и вдавил педаль газа в пол. Двигатель завыл. Фары расплылись в бело-голубые полосы, испещряющие ночь.
Он не помнил, как сел в машину. Не помнил, как завел ее. Не знал, куда направляется. Не узнавал дорогу. Но понимал только одно:
Голоса больше не шептались.
Ты все еще можешь спасти его, Истинная кровь.
Mon ami, мне так жаль…
Каково это, отродье?
Ему было интересно, может ли он двигаться быстрее звука.
Рядом взревел продолжительный гудок. Двойная желтая линия исчезла за стеклом позади MG. Над головой, распространяясь, кружил свет, ярче, чем НЛО. Проревел другой гудок. Данте дернул руль вправо, возвращаясь на свою полосу.
Липкий пот стекал по вискам. Ночь позади MG смазывалась. Рычаг переключения передач вибрировал в руке. Он почувствовал вкус крови.
Ты так похож на нее.
Сердце Данте сжалось. Дыхание перехватило во внезапно сжатом горле. Он выбросил из головы образ Люсьена. Попытался забыть его вид, растянувшегося и изломанного, на полу кафедрального собора.
Хорошо, что он связан… Черт! Что он орет?
Желтые линии, разделяющие магистраль, смазались, а затем раздвоились. Глаза жгло, Данте моргнул. Голубой неоновый прямоугольник мерцал за лобовым стеклом. Ломался. И собирался. Буквы и знаки вились в прямоугольнике, но Данте не мог понять их смысл.
Он делает это очень громко, очень понятно, требовательно.
— Убей меня.
Данте прищурился, пытаясь разглядеть вьющиеся буквы внутри расширяющегося прямоугольника. Слова. Знак.
Так сделай это. Он слишком опасен. Чертов маленький психопат.
Голубой прямоугольник превратился в неоновый дорожный знак, гласящий: «ТАВЕРНА».
Скажи это снова, и я отдам тебе чертового маленького психопата.
Выкрутив руль вправо, Данте включил пониженную передачу орущего MG и заехал на стоянку таверны. Гравий и пыль посыпались из-под шин. Пара пикапов, байкерские мотоциклы и старый Chevy с огненным рисунком стояли перед потрепанным зданием.
Над порхающей неоновой вороной красным мерцало «Напрямик»[55].
Данте с заносом припарковал MG поперек других машин. Выключил двигатель. Засунул в карман ключи. На мгновение все, что он слышал, — стук его сердца. На мгновение он подумал, что может заколотить досками выбитое окно, наглухо забить его с яростью и кровью. На мгновение он подумал, что его сердце заперто в клетке, охраняемой фетишистами.
Я знал, что ты придешь за мной.
Ты так похож на нее.
На мгновение.
А потом доски сгнили, гвозди превратились в ос. Клетка смялась, фетишисты оказались ненастоящими.
Тссс. Jesuisici.
Кровь капала ему на руку, стекала по горлу. Голова болела. Белые пятна прыгали перед глазами, затуманив зрение.
Боль должна быть больше.
Я уже в Аду.
Этого недостаточно, Данте-ангел.
Найдя солнечные очки в бардачке, Данте надел их и вышел из MG. Выпить. Нужно выпить. Гравий захрустел под ботинками. Пока он шел к главному входу таверны, дверь открылась, проливая свет на парковку.
Два байкера в запыленных кожанках вышли, ругаясь. Хохот и пульсирующая музыка зидеко[[56] проследовали за ними в ночь.
— Долбаные сквоттеры, — пробормотал мужик с гривой на голове, затем сплюнул на землю. Серебро блестело в его брови, ушах, на шее. На правой щеке была татуировка в виде птицы в форме V.
Клан Воронов, подумал Данте, вспоминая, чему учил его Вон. Вороны и Ночные Волки часто путешествовали вместе, прикрывая друг другу фланги.
Женщина с дредами и с чернильной птицей V на правой щеке посмотрела на него, оглядела с головы до пят и обратно. Улыбка изогнула ее губы. В глазах появились искры.
— Место не твоего уровня, ночной гуляка, — сказала она, спускаясь с крыльца. Ее улыбка исчезла, когда она рассмотрела его ближе. — Тебе больно?
Данте поймал дверь прежде, чем та закрылась. Теплый, спиртной, табачный, сладкий воздух вился вокруг него. В голове пульсировало.
— Возможно, — сказал Данте. Затем шагнул внутрь. Дверь за ним закрылась.
Мгновением позже он услышал низкий хриплый рев мотоциклов, когда байкеры выехали с парковки, разбрасывая за собой гравий.
— Терри, ты только посмотри на это! Думаешь, он потерялся?
— Боже ж мой! Сначала байкеры, теперь отброс с Бурбон-стрит. Чем, черт возьми, становится это место?
Данте посмотрел на говорящих, двое смертных в бейсболках и в запятнанных футболках сидели за столом недалеко от барной стойки. Туман от сигаретного дыма неподвижно висел над столом. Один из смертных откинулся на спинку стула и, встретив взгляд Данте, натянуто улыбнулся, словно собирался что-то сказать.
Двое других смертных стояли у бильярдного стола с киями в руках, глядя на Данте; игра прервалась. У одного был пивной живот, другой был накачан, как атлет. Вокруг атлета витала энергия брутальности с вкраплениями избытка тестостерона.
— Посмотри-ка на ошейник, а? — сказал Атлет Пивному Животу. — Цепи не видишь? Сбежал, наверное. Лучше позвонить в каталажку. — Он засмеялся, довольный своим остроумием, толкая локтем Пивной Живот. — Позвонить в каталажку. Понял?
Данте отвернулся и поплелся мимо пустых столов к бару. Когда он подошел, барменша подняла взгляд, на ее лице читалась смесь интереса и осмотрительности. Она была чистой новоорлеанкой, со смуглой кожей, зелеными миндалевидными глазами и черными кудрявыми волосами. Гаитянка, испанка, француженка, китаянка, кто угодно. Истинное сердце Луизианы.
Барменша дотронулась рукой до полотенца, висящего через плечо. Бутылки с выпивкой впечатляющих цветов и со странными названиями выстроились на полках за ней.
Данте остановился у кассы, взгляд бегал по бутылкам.
— Чем могу помочь? — спросила барменша. Бейдж на ее черной «Напрямик» футболке гласил: «Мария».
— Текила. Бурбон. Что угодно, что поближе. — Данте засунул руку в карман куртки, достал пачку скомканных старых купюр и бросил их на барную стойку.
— Ты в порядке? У тебя идет кровь из носа.
— Тут есть, где умыться?
— Конечно, — Мария указала на маленький проход справа.
Оттолкнувшись от бара, Данте проследовал к знаку «УБОРНЫЕ», в грязную мужскую комнату со свойственными ей заляпанными и разрисованными граффити кафельными стенами и вонью старой мочи.
Маленькое окно было высоко над писсуарами, слишком узкое, чтобы убежать от оплаты по счету или от свидания с отморозками. Данте подошел к треснувшей раковине и открыл кран. Снял солнечные очки и повесил на ворот футболки. Протянул руки под струю, затем нагнулся и плеснул водой в лицо.
Он горел. Он почти ожидал, что вода зашипит и превратится в пар при соприкосновении с кожей. Вместо этого было так холодно, что перехватило дыхание. Данте держался за края раковины, пока окровавленная вода утекала в канализацию.
Данте? Мне холодно. Можно мне поспать вместе с тобой?