Залезай, принцесса. Прижимайся ближе. Я бы обнял тебя, но…
Почему папа Прейжон пристегивает тебя перед сном наручниками?
Потому что я не сплю ночью. Этот хрен думает, что я убью всех в их же постелях.
Ты сделаешь это?
Да. Возможно.
Данте-ангел, если я найду ключ и выпущу тебя, ты возьмешь меня с собой?
Растекающаяся лужа крови окружает бледное лицо Хлои, как ореол. Ее наполовину открытые глаза слепо направлены на касатку недалеко от нее.
Я никогда не оставлю тебя, принцесса. Только ты и я…
Мясной крюк, опутанные цепью лодыжки, обнаженные ноги. От крюка идет свет.
На веки вечные.
Вода текла, разбрызгиваясь вокруг пальцев Данте. Его мышцы сжались. Он уставился в раковину.
Она доверяла тебе, дитя. Я бы сказал, что она получила то, чего заслуживала.
Боль сжигала его. Он поднял голову и посмотрел в зеркало. Но не узнал свое отражение; бледное лицо, размазанная подводка и влажные взъерошенные волосы были его, конечно, но выражение лица стало холодным, отстраненным и суровым, красные глаза наполнились яростью.
Это то, что видел Люсьен?
Он уронил голову, потряс ей. Нет, боли, ударяющей по вискам, недостаточно. Ненадолго. Но, как он и обещал, он не будет гореть в одиночку. Любопытный Том прежде других присоединится к нему в огне. Этьен уже стал прахом.
Данте насухо вытер лицо коричневым бумажным полотенцем, надел солнечные очки и вышел из уборной. Когда он приблизился к бару, то учуял знакомый запах, Brut[57] и мыло, и еще один — запах средств из химчистки и серьезных темных секретов. Он замедлился. Вспомнил ленивую улыбку и подмигивание.
Арестуй его. Запри его. Он тут же заснет. Я гарантирую.
Какого черта онитут делают? Это не совпадение. Ни в коем случае не совпадение.
Данте прошел, не глядя ни на одного детектива. Остановился у бара. Мария наливала что-то золотистого цвета в стопку.
— Ты оставил на барной стойке около восьмидесяти баксов.
— Оставь двадцать себе, — сказал Данте, поднимая стопку. — И дай мне знать, когда я пропью оставшееся.
— Конечно, сладкий. — Мария дотронулась пальцем под носом, многозначительно посмотрев на Данте, и протянула ему носовой платок.
Он взял платок и приложил его к носу. Тот тут же стал красным.
— Черт.
Он выпил. Текила. Она обожгла горло, очистила застоявшуюся кровь. Он почувствовал на висках испарину.
Данте-ангел?
На веки вечные, принцесса. На веки вечные…
Подчеркнуто медленно раздался спокойный голос:
— Abita[[58] мне и Дэвису, дорогая. О, посмотри-ка! Мир так ужасно тесен!
Данте поставил пустую стопку на стойку бара.
— Что такой удрученный, бог кокаина? CommentÇava,[59] а?
Пока Мария наливала другой шот, он глянул в его сторону. Взгромоздившись на табурет, к бару прислонился Придурок ЛаРусс, губы кривились в глупой улыбке. В одной руке он держал ордер на арест, что выглядело подозрительно.
— Поговорим об удаче, — сказал Придурок. — Мы возвращались с места твоего обитания. Похоже, тебя там не было. А потом мы увидели твою машину на парковке. — Он кинул ордер на барную стойку. — Ты здесь один?
Данте поднял руку и показал средний палец. Переведя внимание на вновь наполненный стакан, он поднял его и опрокинул.
— Паренек грязнее первородного греха, поверь, — обратился Придурок к своему партнеру достаточно громко, чтобы каждый в баре мог услышать. — Я такое дерьмо нашел в его досье малолетнего преступника. Неудивительно, что они сажали его на цепь.
Данте осторожно поставил пустую стопку. Он схватился за край стойки, чтобы руки не дрожали. Даже он не знал, что было в том досье. Помнил только несколько последних лет, и те с пробелами. Черт, он даже не знал, сколько ему лет.
— Господи, — сказала Мария с намеком на злость в голосе, — если хотите его арестовать, делайте это снаружи.
— Умные понимают с полуслова, дорогая, — ответил Придурок, его голос источал шарм Юга, — занимайся своими чертовыми делами.
Мария глянула на Данте из-под ресниц, наполняя пивную кружку. Он встретил ее взгляд и покачал головой.
— Шестьдесят приемных семей, два раза попал в психушку, — продолжил ЛаРусс, в его голосе слышался намек на смех. — Везде диагнозы: шизофрения и суицидальные наклонности. Пропавшая маленькая девочка и… о да!.. последний дом приемной семьи сгорел дотла вместе с приемными родителями. Это были Прейжоны.
Повернув голову, Данте встретил взгляд ЛаРусса. Детектив уставился на него, привлекательное лицо было жестким, глаза лучились холодом.
— Ты хренов лжец, — сказал Данте. Его стучащее сердце говорило «а может быть нет».
— Правда? — Придурок пододвинулся ближе. — Так расскажи мне, эта красивая сучка из ФБР знает, что она трахается с холодным как камень психопатом?
Данте врезал кулаком ЛаРуссу в нос.
* * *
— Кто сотворил тебя?
Симона посмотрела на Хэзер, ее бледное лицо оттенялось зеленым в свете лампочек приборной панели фургона, потом вернула внимание на дорогу.
— Создание ночи, oüi? Ты об этом спрашиваешь?
— Да, об этом.
Хэзер никогда не думала, что будет разговаривать на такую тему, никогда не думала, что вампиры существуют вне фильмов ужасов или гот-клубов. Никогда не думала, что нежить живет, работает и питается вместе с теми, кто нежитью не являлся.
Но после наблюдения за Данте, после перестрелки с Ронином, после того, как увидела, как части тела Этьена пытаются избежать пламени, которое его пожирало, ее скептицизм и сомнения исчезли, а понимание мира изменилось. Она не хотела смотреть в ночь через пассажирское окно. Не хотела знать, что кто-то может посмотреть в ответ из глубин теней на обочине глазами, наполненными лунным светом, и с полной пастью острых зубов.
Симона вздохнула:
— Подруга семьи обратила меня сразу после похорон отца.
— Ты этого хотела?
Блондинка покачала головой.
— Нет. Но она не оставила мне выбора.
Тень промелькнула на лице Симоны. Ее руки расслабленно лежали на руле. В голосе не было горечи. Если бы подруга семьи сделала бы то же самое с ней, Хэзер бы ее выследила и… что? Убила бы? Заставила бы вернуть все так, как было? Возможно, у Симоны было время смириться с ситуацией.
Как можно смириться с тем, что ты стал вампиром? Как смертные приспосабливаются к бессмертию?
— А твой брат?
— Он был единственным, кто остался из моей семьи, — сказала Симона натянутым низким голосом. — Я предоставила ему выбор. Если бы он отказался, я бы, возможно, себя сожгла.
— Ты обратила своего брата? — спросила Хэзер удивленно.
— Я не могла перенести мысли о том, что буду наблюдать, как он состарится и умрет.
Хэзер подумала о Кевине и Энни. Смогла бы она сделать то же самое с ними? Выкачать их человечность? Или позволить им стареть? Похоронить их вслед за другими рядом с мамой? Ее горло сжалось.
— Так как работает эта штука с нежитью? Кожа Данте теплая. У него есть пульс. Он чрезвычайно живой.
Уголки рта Симоны изогнулись в улыбку.
— Oüi, Данте чрезвычайный во всем.
Хэзер уставилась на нее. Вспомнила, как Данте склонялся над Симоной на ступеньках помоста, шептал ей в ухо и трогал волосы. Она подозревала, что они когда-то были больше, чем просто друзья. Так ли это до сих пор?
— Мы не нежить, — сказала Симона. — Мы отдельный вид. И всегда жили бок о бок со смертными, — она улыбнулась.
— А Данте? Ты знаешь, кто сотворил его?
Пальцы Симоны сжались на руле.
— Нет. Он никогда не рассказывал, — она посмотрела на Хэзер. — Я не думаю, что он сам знает. Возможно, это для него потеря. — Печаль заострила черты ее лица.