* * *
Песнь Данте зашевелилась в нем, наслаиваясь аккорд за аккордом. Наклонив голову, он поцеловал кровоточащие губы Хэзер и вдохнул в нее свою песнь. Он наполнил ее своим существом, разжигая голубой огонь в душе. Он представил ее, наполненную, исцеленную, и сшил нитями голубого света рану. Хэзер запустила пальцы в его волосы. Ее сбившийся пульс стал сильным и быстрым.
Что-то укололо Данте в шею.
— Ты проиграл, — сказал знакомый голос. — Снова.
Данте содрогнулся, когда холод распространился по нему, словно льдом замораживая вены. Его песнь дрогнула.
— Неправда, — прошептала Хэзер у его губ.
Он почувствовал соль своих слез. На мгновение сверкнул огонь, и он вдохнул его в нее прежде, чем они вместе погрузились под лед, двигаясь сквозь беззвездную ночь.
* * *
Боль и горе ударились в щиты Люсьена подобно двойному цунами, уходя, чтобы вернуться с еще большей силой, смертельным всплеском. Он побежал, следуя за связью с Данте. Потеря гулко звучала в Люсьене, как сломанная песнь. Сила вилась в воздухе, поддерживаемая энергией Создателя. Затем Данте потерял сознание.
Завернув за угол, Люсьен увидел Джордана, летящего на Джоанну Мур со шприцем в одном кулаке и маленьким кусочком металла в другом. Он увидел, как Мур дважды выстрелила в Джордана, прежде чем смертный достиг ее. Они оба тяжело упали на пол. Ее пистолет проскользил по кафелю, остановившись у спины Данте.
Данте лежал в коридоре, обхватив руками Уоллес. Вокруг них искрились и танцевали исчезающие голубые языки пламени. Люсьен расслышал медленное равномерное сердцебиение Данте, учуял химикаты, текущие по его венам. Сердце Уоллес также быстро пульсировало.
Одним длинным рывком Люсьен приблизился к своему накачанному наркотиками ребенку и женщине, которая была ему небезразлична — небезразлична до такой степени, что он был готов пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти ее — но не всегда ли он шел таким путем?
Вот, что Люсьен любил и высоко ценил в Данте — его сострадательное сердце. Все, чему подвергла его дитя Мур, не украло у него сострадание и не сломало душу. Он был ранен, да, и некоторые раны могут никогда не излечиться, да. Но он выжил. И он любил.
Люсьен видел Женевьеву в каждом акте любви, что совершал Данте, в каждой доброте, что он проявлял. В те моменты, когда Люсьен видел, что тот смеется, он видел маленькую черноволосую Женевьеву.
А что касается женщины, которая убила ее...
Люсьен повернулся, наблюдая, как Джоанна Мур освобождается от тела Джордана. Ее рука потянулась, схватив сломанный шприц, торчащий в горле. Она выдернула его, кровь засочилась из раны, затем застыла, ее взгляд блуждал по телу Люсьена.
Джоанна Мур побледнела. Пальцы застыли вокруг кусочка металла в животе.
Губы Джордана, с кровавой пеной, изогнулись в улыбке. Глаза закрылись.
— Ты помнишь Женевьеву Батист? — спросил Люсьен, опускаясь на колени рядом с Данте. — Мать моего сына?
Он поднял пистолет Мур и отбросил его в затемненный коридор.
Лицо Джоанны побелело от шока. Глаза расширились.
— Твоего... сына? — прошептала она.
— Oüi, mon fils[74], — ответил Люсьен. Он посмотрел на Хэзер, та открыла глаза. — Но я думаю, мой вопрос звучал так: ты помнишь Женевьеву Батист?
Люсьен обнял Хэзер и медленно помог ей сесть, облокотившись на стену. Ее взгляд остановился на Данте, не желая покидать его. Люсьен когтем коснулся ее подбородка. Хэзер рассматривала его широко распахнутыми глазами.
— Все в порядке, — уверил он.
Хэзер сделала глубокий вдох, затем выдох. Люсьен откинул ее волосы с лица. Ее раны больше не кровоточили, но ей все еще нужна была медицинская помощь. Наркотики не дали Данте завершить начатое.
— Я жду, — сказал Люсьен.
— Да, я помню ее, — запинаясь, сказала Мур грубым голосом. Она выдернула пилочку из плоти. Та ударилась об пол с резким звуком.
Люсьен провел когтем по запястью. Хлынула кровь. Он бросил взгляд из-под бровей на Мур.
— Скажи ее имя.
— Женевьева Батист, — выдохнула Мур, — я не знала. Я бы не ста…
— Заткнись, — сказал Люсьен, привлекая Данте в объятия.
Мур закрыла рот.
Люсьен поднес кровоточащее запястье к губам Данте. Запах крови разбудил в нем инстинкты создания ночи, и тот прижался к ране, глотая целебную кровь. Люсьен знал, что это не устранит весь эффект препаратов, но, по крайней мере, приглушит его.
Посмотрев снова на Мур, Люсьен произнес:
— Я читал файл. Я видел CD. Я знаю, что ты делала с Данте. С ним и его матерью, моей любовью.
Мур отвела взгляд. Она провела дрожащей рукой сквозь светлые волосы.
Почему ты оставил нас?
Люсьен ощутил пепел горького сожаления. Возможно, он заслужил ненависть Данте.
Моя Женевьева, я с нашим сыном. Наконец-то он в безопасности.
Люсьен убрал запястье ото рта Данте, затем наклонился и поцеловал его, вдыхая энергию между губ. Призывая сына проснуться.
Проснись, дитя. Пришло время отомстить.
Время освободиться от своего прошлого.
Глаза Данте, с расширенными зрачками с золотыми крапинками, раскрылись.
* * *
— Отомсти за свою мать, — прошептал Люсьен. — И за себя.
Оттолкнув руки Люсьена, Данте сел. Коридор поплыл. Цветные пятна появились перед глазами. Голова разболелась, но другая боль уколола его сердце.
Хэзер.
Он нашел ее, увидел, что она сидит, прислонившись к стене с улыбкой на бледных губах. Поднявшись на ноги, он подошел ближе и встал на колени, коснулся рукой ее лица.
Ему дышалось значительно легче, когда он знал, что она жива. Он заполнил ее энергией и песней, чтобы найти то, что было сломано. Он не был уверен в том, что делает, но это сработала. Он не потерял ее.
Она положила руку на его ладонь, кожа была холодной. Удивление светилось на лице.
— Я слышу песню. Она темная, яростная и душераздирающая. Такая красивая. Она исходит от тебя?
Он кивнул. И, наклонившись, поцеловал ее. Их пальцы переплелись.
— Не слушай, — прошептал он ей в губы. — Выключи ее. D’accord?
— Оставь это. Я могу построить дело против Мур, — сказала Хэзер. — Оставь это, Данте.
Данте откинулся назад.
— Нет. — Он сжал ее руку, затем отпустил. Поднялся на ноги.
Хэзер закрыла глаза.
— Упрямец, — прошептала она.
Данте развернулся на каблуках и зашагал по коридору мимо Люсьена, страх Хэзер, словно роза, сжался в его сердце. За него. Она боялась за него.
<Береги ее>.
<Конечно>.
Тело Извращенца Элроя растянулось в дверном проеме, его рубашка была в крови, глаза пусты, сердце безмолвно. Рассеивающееся тепло поднималось от его тела. Данте сжал руки в кулаки. Джина. Элрой забрал последнюю маленькую часть ее с собой в могилу.
— Назови имя того, кого ты любишь, — прошептал Данте, переступая через Извращенца.
Завтра ночью?
Всегда, ma petite.
Данте вошел в комнату, выстроенную из похороненных воспоминаний и с запахом засохшей крови и медикаментов. Он посмотрел на женщину, которая стояла у противоположной стены — высокая, блондинка, создание ночи. Не отводя от него глаз, она потянулась за пистолетом с дротиками к стойке рядом.
Заискрилось воспоминание: Она смотрит на него, улыбается. От него пахнет кровью Хлои, застывающей на полу и его смирительной рубашке.
— Ты хорошо поработал, малыш. Ты не смог защитить ее, но защитил себя. Никого и никогда не используют против тебя, если ты готов убить их всех.
Воодушевленная: она туже затягивает ремни, гладит его рукой по волосам, затем улыбается и отступает, когда мужчина в белом лабораторном халате с безразличной маской на лице входит в комнату, в его руках зажата бейсбольная бита. Он приступает к работе.