Вероятно, Хулио чувствовал бы себя несколько иначе, если бы знал, что товар, который он везет, это пластиковые бомбы, от взрыва которых его фургон может перелететь на другой берег Гудзона, но фургон был опечатан, а окошки плотно зашторены, так что у него не было возможности рассмотреть, что там внутри.
Продавцами были, конечно, кубинцы, старые друзья Музафера, полностью разделявшие его взгляды, но все оружие, включая особые взрывчатые вещества, были контрабандой доставлены в Южную Каролину вместе с двадцатью семью тоннами марихуаны колумбийскими партизанами, которые нуждались в субсидиях для своей революции. Из Южной Каролины товар на обычном грузовике перевезли в Бруклин, где его принял атташе кубинского посольства, пользующийся дипломатическим иммунитетом. Там товар пролежал шесть месяцев, и за это время никто к нему не притронулся. Так, на всякий случай.
Стоит отметить, что груз был оплачен задолго до того, как прибыл. И не потому, что кубинцы не доверяли Музаферу. Они могли бы сами профинансировать такую операцию, если бы Музафер отказался от контроля над проектом. Но Музафер решил уплатить сам, расставаясь почти со всем содержимым чемодана Рональда Чедвика. На Хулио Рамиреса выбор пал именно потому, что он ничего из себя не представлял и, даже если бы его арестовали, что само по себе было маловероятно, он бы не смог ничего рассказать спецслужбам.
В районе, где стоял фургон, жили по преимуществу итальянцы и евреи. Доставить груз требовалось в район, населенный греками и чехами. То есть там не могло быть кубинцев, способных опознать Рамиреса. А для белых кварталов: Бей-Риджа — в Бруклине и Астории — в Квинее, Рамирес был просто латиносом.
Хулио, конечно же, понимал, как относятся к таким, как он, в этих общинах, и явно нервничал, подъезжая к Бей-Риджу. Он знал много случаев, когда добропорядочные жители Бей-Риджа без причины, просто так избивали своих темнокожих собратьев.
Но Хулио не следовало беспокоиться. Гараж находился в индустриальной части, где с одной стороны улицы расположились автомастерские, а с другой — склад алюминия. Там работало множество негров и пуэрториканцев, и никто не обращал на него ни малейшего внимания. Все шло довольно гладко. Замок открылся легко, машина завелась с пол-оборота. Хулио вывел фургон из гаража и поставил на его место свой старый «рено», после чего запер гараж.
Фургон шел хорошо, несмотря на колдобины и выбоины Восемьдесят шестой улицы, и Хулио позволил себе немного отвлечься. Он ехал через Бей-Ридж к Шипхед-Бей. Приближалась Пасха, и с наступлением первых теплых дней владельцы магазинов выносили свой товар на улицу. Здесь находилось много мануфактурных лавок и мебельных магазинов. Китайские ресторанчики соседствовали с итальянскими пиццериями. Хулио вспомнил своего родственника Эмилио Эванса, который бежал с Кубы в 1980 году на лодке. Он хотел работать у Хулио, а для этого нужно было получить разрешение на работу. Приехав из страны, где распределялась даже туалетная бумага, Эмилио без умолку говорил о богатстве Америки. Причем самое большое впечатление на него произвели не супермаркеты, а маленькие лавочки — мясные, овощные, скобяные, теснящиеся где-то в закоулках Нью-Джерси. Как они все существуют, на какие деньги? Живя на Кубе, Эмилио хорошо усвоил, что большинство американских рабочих живет в нищете, а у здешних кубинцев были машины, и цветные телевизоры, и видеомагнитофоны, не говоря уже о многоскоростных велосипедах. Их дети ходили в школы, где обучение оплачивало государство, а все имущество они, как правило, покупали в кредит на тридцать лет.
Хулио свернул на Бедфорд-авеню и направился к центру Бруклина. Здесь кроме магазинов находилось много односемейных домов. Жили здесь в основном евреи. Двери домов запирать было не принято. Дети играли на аккуратно подстриженных газонах, мальчики перекидывали мяч, а девочки болтали, сидя на качелях. К вечеру мужчины на дорогих машинах возвращались с работы. Какая спокойная, какая достойная жизнь.
Никак не верилось в то, что по другую сторону Фостер-авеню был уже Бедфорд-Стейвезант, самое большое черное гетто. Бедфорд-Стейвезант, Краун-Хайтс, Бушвик, Браунсвилл, Восточный Нью-Йорк — мир чернокожих людей, более полутора миллионов человек, приехавших с Ямайки и Сент-Албана и расселившихся по всему Куинсу до самой границы с Нассау.
Когда Хулио свернул на бульвар Эмпайер, ему стаю не по себе. Целые кварталы заброшенных домов, с окнами, забитыми металлическими листами. Здания, казалось, накренились и вот-вот рухнут. Кучки людей, собиравшихся у алюминиевых бочек, где горел мусор, отбрасывали длинные тени. Приближалась ночь, и пожилые люди спешили найти убежище за надежными дверьми своих домов. Хулио чувствовал себя ангелом, попавшим в ад, и боролся со страхом, гневом и возмущением. Он подумал о белых районах, где каждый встречный в ужасе от него шарахается. Если ты латинос или черномазый, то должен жить в своем мире, и в этом они абсолютно убеждены.