– Значит, ты собираешься вернуться к приемной матери? Я правильно тебя поняла? И кажется, надеешься стать ее спутницей в многочисленных путешествиях?
– О да! Я всей душой хотела бы этого, достопочтенная мать! Просто сгораю от желания... ведь это такая возможность повидать мир! – Девичье лицо просияло. – И потом, я ведь могу помочь Эдвине! Например, печатать ее заметки, ведь бедняжка, увы, пишет как курица лапой. Но я научилась разбирать ее почерк.
– Да, это верно, – согласилась аббатиса, которой тоже в свое время немало трудов доставили каракули Эдвины. – А ты, значит, называешь приемную мать просто по имени? – В ее голосе прозвучал легкий упрек.
– Она сама попросила меня об этом. Сказала, что теперь, когда я выросла и стала взрослой, это вполне нормально. Многие так сейчас делают.
К счастью, ни Кэтрин, ни аббатиса даже не подозревали о том, что испытывала бедняжка Эдвина, когда слово «мама» слетало с губ ее племянницы. Ведь для нее это магическое слово было и оставалось привилегией лишь покойной Каролины – забавная и трогательная сентиментальная причуда женщины, всегда гордившейся тем, что не забивает себе голову разной чепухой.
– Понимаю. – Пожилая женщина замолчала. Потом, неловко помявшись, тихо спросила: – Стало быть, ты пока не думаешь о замужестве?
На лице Кэтрин отразилось недоумение.
– Нет, – растерянно прошептала она. – Да и кому придет в голову жениться на такой простушке, как я?
Само собой, женское тщеславие в стенах монастыря отнюдь не считалось добродетелью. В глазах Кэтрин олицетворением красоты были светло-золотистые локоны, голубые глаза и сдобное миловидное личико – эдакая скучная, пресная куколка с обложки журнала. Себя она красивой не считала – в чертах ее лица было слишком много оригинального, да и краски его были неяркими, скорее приглушенными. Девушка простодушно думала, что в лучшем случае может казаться лишь хорошенькой.
– Да и потом, – продолжала она, – меня ведь назвали в честь святой Екатерины – покровительницы девственниц и оставшихся в девичестве. Поэтому я почти уверена, что и мне на роду написано быть одной и служить Эдвине утешением до ее последних дней.
Аббатиса подавила вздох. Кэтрин никогда не доставляла ей особых хлопот, но и назвать ее бесхарактерной или слабой она тоже не могла. Достаточно было взглянуть на твердую линию маленького, упрямого подбородка, на мягкие, чувственные очертания губ, чтобы угадать в ней страстную, пылкую натуру. Старушке не раз приходило в голову, что Кэтрин могла бы со временем превратиться в восхитительную женщину, будь у нее шанс расти в нормальной обстановке. Имеет ли право Эдвина Каррутерс вручить приемную дочь супругу, выбранному не по ее желанию, да еще когда чувства девушки не проснулись, а девственное, никем не тронутое сердце трепещет в ожидании будущего? Не случится ли так, что Кэтрин взбунтуется, не в силах смириться с тем, что кто-то грубо распоряжается ее жизнью? Остается только надеяться, вздохнула матушка, что если это и произойдет, так только до того, как над головой ее воспитанницы прозвенят свадебные колокола!
– Эти святые стены всегда останутся для тебя надежным убежищем, дитя мое, – печально сказала она. – Не забывай об этом, если мир вдруг окажется слишком жесток к тебе.
На губах Кэтрин расцвела очаровательная улыбка, и она лукаво отозвалась:
– Держу пари, матушка, с этим я как-нибудь справлюсь.
– С Божьей помощью, дочь моя, – сурово поправила настоятельница.
– Надеюсь, матушка.
Кэтрин опустилась на колени и склонила голову, а аббатиса ее благословила.
Кэтрин сбежала вниз по лестнице в трапезную, где уже собрались сестры, чтобы с нею попрощаться. Они приготовили ей прощальный подарок – маленькое серебряное распятие на цепочке, и Кэтрин, растроганно поблагодарив, тут же повесила его на шею. Наконец наступил решающий миг – ворота монастыря распахнулись, и она села в поджидавшее ее такси.
Эдвина Каррутерс родилась и прожила большую часть юных лет в южной части Испании, где ее отец был одним из партнеров винодельческой компании. Компания находилась в Хересе, но Эдвина с младшей сестрой, которая была более красивой и впоследствии стала матерью Кэтрин, жили в Севилье. Среди друзей семьи особенно близкими им была чета Агвиларов. Эдвина стала подругой Хуаны де Агвилар, а вскоре отчаянно влюбилась в ее мужа Сальвадора, который был намного старше жены. Их сблизила страстная любовь обоих к лошадям. Эдвина всегда была превосходной наездницей, а в конюшнях Сальвадора стояло несметное множество белых как снег андалузских скакунов. Вскоре, заметив нежные чувства девушки, он ответил на ее любовь, но, поскольку оба были людьми весьма порядочными, отношения их остались безупречными. Взаимная любовь, однако, крепла день ото дня, превратившись с годами в верную дружбу. Сальвадор откровенно восхищался умной, честной и бесхитростной англичанкой. К тому же она обладала тем, что он ценил превыше всего, – истинным, безграничным мужеством. Потом Эдвина решилась стать женой Саймона Каррутерса, и у них родилась Каролина. Когда умер Саймон, влюбленным пришла в голову сумасшедшая мысль – породниться, обручив малютку с внуком дона Сальвадора Хосе. Но Каролина вскоре тоже умерла. Однако Эдвина не видела причин, почему бы Кэтрин со временем не занять место, которое предназначалось ее дочери. Такие заранее оговоренные родителями союзы в Испании были делом вполне обычным.