Пейзаж был полностью готов за час. Художница видела, что уже начались наслоения другого освещения, а с облаками пошла путаница и чехарда, но спешить её заставляло воспоминание о потускневшем, загнанно-усталом взгляде матери. Чёрными чудовищными щупальцами бессонница обвивала её душу и утаскивала в пучину гибели. Сколько мать ещё выдержит без нормального сна? Пусть один угол картины получился освещённым как в половине девятого, а другой – как в девять, ерунда. Это её отточенному авторскому глазу были видны такие нюансы, а неискушённый зритель, никогда не видевший этой местности в реальности, пожалуй, ничего и не заметит. Дело оставалось за малым – дописать лодку, взяв её «из головы».
Хлопая на себе комаров, Художница собрала этюдник и постояла ещё немного на берегу, жуя пирожок и думая о Надин. Будет ли она дома, когда Художница откроет дверь и войдёт? Эта удивительная женщина появлялась и исчезала тихо, ей не нужны были даже ключи. Где она жила, кем работала, был ли у неё телефон – о том Художница не имела понятия до сих пор, как ни странно, но все эти сведения казались ненужными. Достаточно было тех тёплых летних чудес, которые в последнее время сыпались, как из рога изобилия, наполняя сердце Художницы мягким вечерним светом – таким, какой был разлит сейчас над озером. В каждом дуновении ветра, в каждой тени, в каждом цветке и каждой травинке прятались добрые призраки её имени – Надин, Наденька, Надюша. Оно таяло на языке слаще, чем малиновое варенье.
Художнице хотелось верить, что Надин всё же встретит её, и потому она принялась собирать букет из полевых цветов. Нарвав большую охапку, она вдохнула их горьковатый луговой аромат и улыбнулась.
Потом она долго гнала велосипед – совсем как в старой песне, с взволнованно бьющимся сердцем вошла в калитку… Надежда, теплившаяся в нём, сдулась, как проколотый воздушный шарик. Художницу снова встретила тишина, а тёмные окна дома не оставляли ни малейшего шанса на то, что сегодня она сожмёт в объятиях свою земную богиню. Где же ту носит? Куда она пропала? Ведь ещё утром Художница сладостно умирала в мягком, но цепком обхвате её ног, а потом воскресала для долгого душевного поцелуя… А сейчас – только прохлада, чистота и аккуратно застеленная кровать, в которую даже ложиться без Надин уже не хотелось. С огорчённым вздохом Художница поставила букет в банку с водой, которую водрузила на кухонный стол. Может, Надин ещё придёт сегодня – позднее?
С воскреснувшей надеждой она села к компьютеру и попыталась ещё немного поработать. Невыносимая грусть душила, выжимая слёзы, но глаза Художницы оставались сухими. Работа плохо ладилась, картиной тоже заниматься не хотелось, и Художница, как тоскующий брошенный пёс, уселась на матрас под вишней и стала ждать…
Тёплые сумерки ласково лиловели, сгущаясь, осиротевший без заботливых рук сад печально дремал, и сладость малины не радовала, а вырывала из груди тоскливый вздох. Солнце село, и Художница, чувствуя, что дальше ждать мало смысла, с полотенцем на плече поплелась в баню. Окатившись там прохладной водой, она плюхнулась нагишом на кровать, не расстилая постели. Впрочем, комары скоро доняли её, и она включила фумигатор, а сама залезла под простыню. Удивительно, но при Надин эти твари не смели даже приблизиться… Или это просто мерещилось влюблённому сердцу Художницы?
Утром она вскочила чуть свет, в полшестого, оттого что ей почудилось движение чьей-то тени. Не Надин ли это вернулась? Нет, дом был по-прежнему пуст и печален, а вдоль забора плёлся всклокоченный и небритый сосед Вася, в такую рань уже поддатый. Он вытаращился на голую Художницу на крыльце, протёр глаза, решив, что ему спьяну привиделось, и поковылял дальше.
Что делать? Взбодрившись холодным обливанием, Художница села за работу, то и дело косясь в сторону окна: не мелькнёт ли знакомая подчёркнуто женственная фигура в соломенной шляпке? Нет… Только солнце щедро заливало сад прозрачно-золотыми утренними лучами.