Ей очень не хотелось это делать, но на «Вечер на озере» посмотреть было нужно. Картина предсказывала, удастся спасти клиента или нет: если лодка – символ гроба – не появлялась, человек выздоровеет. Художница остановилась на пороге мастерской.
На плечи опустились призрачно-серые руки печали.
Сев за компьютер, она открыла свой сайт. Со вчерашнего дня – двадцать восемь сообщений в гостевой книге, сорок шесть комментариев к картинам, четыре заказа. Художница выборочно ответила гостям, а с заказчиками нужно было работать индивидуально. Сейчас её мысли занимала сестра. Может быть, что-то всё же можно сделать?
Прежде чем она открыла зонт, тёплый дождь ласково намочил короткий ёжик на её голове. Ноги в кедах прыгали через лужи, новые облегающие джинсы стального цвета подчёркивали худобу. Мокрая листва блестела, вибрация полотнища зонта от града дождевых капель передавалась по ручке и чувствовалась кожей. «Разве это справедливо?» – холодным лезвием застрял в сердце вопрос. Только Надин могла дать ответ, и именно ей Художница несла в нагрудном кармане джинсовой куртки фото девочки.
На остановке под крышей она сложила зонт. Дождливое ожидание ползло мучительно, давя душу асфальтовым катком. Вся детская обида всколыхнулась, осколки давней тоски зашевелились, вонзаясь в сердце, но Художница рукой взрослого человека отодвинула это гневно-болезненное месиво в сторону, чтобы оно не застилало взгляд. Её отец умер, а этот человек лоском своих туфель, лысины и иномарки не вызывал ничего, кроме холодного отчуждения. То же самое она должна была бы чувствовать и к новообретённой сестре, но нет – горло сжималось, теплело и наполнялось солёной влагой, не давая сердцу ожесточиться.
В доме пахло свежим тёплым хлебом и ещё чем-то вкусным. Удивительные волосы Надин, заплетённые в толстую косу, спускавшуюся ниже пояса, были опутаны живым вьюнком; его белые цветки, похожие на крошечные рупоры граммофонов, свисали из-за её ушей изящными серёжками. Она жарила картофельные драники.
Художница поставила зонтик в углу сушиться и скользнула ладонями по округлым плечам Надин, прижимаясь сзади к её мягким выпуклостям.
«Надь… Мне надо с тобой посоветоваться».
«Мм… Да? Слушаю тебя», – с приветливой готовностью отозвалась Надин.
Сначала Художница с наслаждением погрузилась во влажную шёлковую глубину поцелуя, а ладонь Надин примяла щетину на её затылке. Блестящая от масла деревянная лопатка переворачивала коричневато-золотистые, поджаристые лепёшечки и перекладывала на блюдо, а Художница достала из кармана фото.
«Сегодня я встретила своего отца. Оказывается, все эти годы мы жили в одном городе. Он недурно поднялся в жизни, разбогател. Какой-то большой шишкой стал. А это моя младшая сестра, Арина, о которой я только что узнала. Она больна, прикована к коляске, живёт на обезболивающих. Официальная медицина от неё отказалась, врачи разводят руками. Отец пришёл заказать для неё лечебную картину… А на «Вечере на озере» лодка снова появилась. Неужели ничего нельзя сделать? Надюш, может, ты поможешь?»
Переложив все драники на блюдо, Надин принялась накладывать ложкой в кипящее масло новые оладушки из картофеля. Глянув на фото, она сказала:
«Твой отец сам не знает, кому он дал жизнь. Сестрёнка твоя – земной ангел, она пришла сюда помогать людям, утешать, забирать себе боль мира. Но слишком много чужого горя она в себя приняла, и оно её убивает. Да, ангелы живут среди людей, их цель – делать так, чтобы в мире становилось меньше боли и страданий. Тем самым они удерживают человечество от гибели, отсрочивая её, отводя накапливающийся «пар» и предотвращая «взрыв». Они, как губки, впитывают всю гадость и действительно очищают мир – увы, ценой собственной жизни, и зачастую никто не говорит им даже простое «спасибо». Впрочем, они делают это не ради славы и не ради благодарности. Умерев, они воплощаются вновь и продолжают выполнять свою миссию, проходя через длинную цепь мучительных смертей и возрождений. Это их добровольное служение, их предназначение. Мне жаль… – Надин вздохнула, чуть передвигая драники лопаточкой. – Этот ангелок угасает. Но это её путь, её служба, её работа, за которую ты должна от имени всех людей поклониться ей в ножки».
Дымящееся блюдо драников встало перед Художницей на стол, рядом – чашка сметаны и тарелочка с нарубленной зеленью. Художница никак не могла проглотить горький ком, разрывавший ей горло. Сестра с фотографии смотрела с грустноватой мудростью, без страха и паники. Она будто знала, какая ей уготована судьба.