Стефан посмотрел на нее с подозрением. Его сердце билось еще более взволнованно, чем ее, кое участило свой ритм, когда она и впрямь напрягла свой ум в этой последней партии. Мистер Суонкорт покинул комнату.
– До сих пор вы не принимали меня всерьез! – закричал он, его лицо покраснело. – Вы не играли по-настоящему в тех двух первых партиях?
На лице Эльфриды появилось виноватое выражение. Стефан стал живым воплощением раздражения и печали, кои, хоть на миг и доставили ей удовольствие, все-таки заставили ее в следующую секунду пожалеть о сделанной ошибке.
– Мистер Смит, простите меня! – молвила она ласково. – Теперь я понимаю, хоть и не осознала этого сразу, что сделанное мною выглядит неуважением к вашим навыкам. Право слово, я вовсе не придавала этому такой смысл. Но я просто не могла, совесть не позволяла мне торжествовать победу в той первой и второй партиях над тем, кто находился в столь невыгодном положении и боролся так мужественно.
Он глубоко вздохнул и тихо произнес с горечью:
– Ах, вы куда умнее меня. Вы все умеете делать, а я – ничего! О мисс Суонкорт! – воскликнул он пылко, сердце его билось где-то в горле. – Я должен сказать вам о том, как я вас люблю! Все эти месяцы моего отсутствия я боготворил вас.
Он вскочил со своего места, как пылкий мальчик, каким он и был, в один миг оказался рядом с нею, и не успела она опомниться, как его рука обвилась вокруг ее талии и две кудрявые головы смешали свои локоны.
До такой степени была нова для Эльфриды эта полностью расцветшая любовь, что она дрожала крупной дрожью как от новизны чувства, так и от самого этого чувства. Затем она вдруг отодвинулась от него и выпрямила стан, досадуя на то, что невольно подчинилась даже этому кратковременному напору. Она сочла такое проявление чувств преждевременным.
– Вам не следует начинать такие отношения подобным образом, – промолвила она с высокомерием кокетки, высокомерием весьма прозрачного свойства, – и… и вы не должны повторять этого поступка… и папа идет сюда.
– Позвольте мне поцеловать вас, всего один маленький поцелуй, – сказал он со своей обычной нежностью, вовсе не распознав наигранности в ее манере.
– Нет, никаких поцелуев.
– Только один в щечку?
– Нет.
– Ваш лоб?
– Разумеется, нет.
– Стало быть, вы любите кого-то другого? Ах, я так и думал!
– Я совершенно уверена в том, что нет.
– И меня вы тоже не любите?
– Как же я могу вам об этом сказать? – ответила она просто, ибо естественность была самой основою широких границ ее поведения и манеры вести разговор. Однако особый оттенок в ее голосе и выражение полуопущенных глаз сказали бы искушенному мужчине, насколько в данном случае тонок лед этого отказа.
Послышались шаги. Мистер Суонкорт вошел в комнату, и их беседе на личные темы был положен конец.
На другой день после этого открытия, совершенного в частном порядке, мистер Суонкорт предложил поехать осматривать скалы за пределами бухты Тарген, что находились на расстоянии трех-четырех миль езды.
За полчаса до их отъезда на заднем дворе послышался грохот, и вскоре появился Уорм, который в своей речи обращался отчасти ко всему свету, отчасти к самому себе и вскользь – ко всем слушателям:
– Да, да, можно быть уверенным! Эта бесконечная жарка рыбы прикончит когда-нибудь Уильяма Уорма. Они вновь принялись за свое дело этим утром, как всегда – вжж, вжж, вжж!
– У тебя снова болит голова, Уорм? – спросил мистер Суонкорт. – Что это был за грохот, который мы слышали во дворе?
– Да, сэр, я всего лишь бедная старая развалина; и жарка продолжалась в моей бедной голове всю прошлую долгую ночь и это утро, все как обычно; и я был настолько этим оглушен, что ненароком уронил кусок деревянной ножки на ось вашего фаэтона, и она разлетелась на куски. Ай, говорю я, я чувствую себя так, будто это мой собственный фаэтон; и несмотря на то что это моя вина, и несмотря на то что это приход платит с меня налоги даже в том случае, если я уберусь отсюда, все-таки я бываю столь же независим, как иные-прочие.
– Боже мой, ось экипажа разбита! – закричала Эльфрида.
Она была разочарована, а Стефан – вдвойне. Священник вспылил больше, чем происшествие того заслуживало, и это вызвало у Стефана чувство большой неловкости и сильно удивило его. Он и предположить не мог, что столько скрытой суровости могло так легко уживаться с открытостью и добродушием, свойственными мистеру Суонкорту.