– Ну и как передавал? – сурово вопрошал Безбородов, сверля глазами, вытянувшегося перед ним по стойке смирно, секретчика.
– Никак нет, товарищ капитан. Я отговорился, что никого снять не смог.
– А ты, значит, и не снимал никого? – несколько успокоившись, продолжал допрос Безбородов. Но секретчик побагровел и… молчал.
– Чего молчишь… снимал или нет!? – повысил голос Безбородов.
– Извините… товарищ капитан… снимал.
– То есть как!? – подскочил на стуле Безбородов. – Говоришь, не передавал, зачем же тогда снимал!?
Колесников опустил свою коротко стриженную очкастую голову. За дверью канцелярии прокричали построение на вечернюю поверку. Безбородов встал из-за стола, выглянул в дверь и сказал старшине, прохаживающемуся по казарме со списком личного состава:
– Колесникова в строю не будет. Мы здесь с ним фотоконтроль разбираем.
Прикрыв дверь, Безбородов, уже не садясь, в упор смотрел на секретчика.
– Ну… объясни?
– Я… я не передавал… но снимал.
Колесников виновато потупив глаза, шмыгнул носом. Безбородов усмехнулся. Он, конечно, понимал, что секретчик делал это для себя, но тут же улыбка соскользнула с его лица: «А что если он Наташу… в какой-нибудь позе?!»
– Где карточки, негативы!?
– Там… в секретке, – дрожащим голосом тихо отвечал секретчик.
– Кто-нибудь знает… видел!?
– Нет, товарищ капитан, никто.
– И друзья твои… твоего призыва!?
– Нет… клянусь, никто не знает, – сделал покаянное лицо секретчик.
Надо было изымать карточки и плёнку. Но идти в секретку, пока шла поверка, мимо строя нежелательно. Кто-нибудь, тот же Новосельцев, мог заподозрить по лицу с каким идёт секретчик, что в канцелярии происходил не просто разбор фотоконтроля. Потом его запросто могли «разговорить», как это сейчас сделал Безбородов. По всему секретчик не врал и карточки действительно пока не пошли по рукам.
– Откуда снимал? – спрашивал Безбородов, чтобы заполнить паузу до конца поверки.
– В основном сверху, с сопки, оттуда обзор хороший…
Они пошли в секретку минут через десять после команды «отбой». Колесников достал пачку фотокарточек. Он снимал женщин гуляющих с детьми, стирающих, вывешивающих бельё, возящихся на своих небольших огородиках возле ДОСов… Некоторые красовались на снимках в купальниках. Наташи не было ни на одном.
– Это всё? – Безбородов спрятал во внутренний карман кителя всю пачку и моточек плёнки.
– Ддда, – Колесников не мог удержать дробного стука своих зубов.
Именно эта дрожь навела Безбородова на мысль, что секретчик показал не всё и очень боится, не решается сказать всю правду.
– Слушай, если ты боишься Новосельцева… Я его в порошок сотру, он у меня после Нового Года уволится, если тебя хоть пальцем тронет. Не бойся, говори всё как есть. Я же вижу, что ты не всё отдал. Хочешь, чтобы я обыскал твою секретку? Если ещё что найду, пеняй на себя. Доложу в полк начальнику особого отдела, что ты рядом с секретными документами хранишь посторонние вещи… Ты же подписку давал, сам знаешь, дело подсудное, – пугнул на всякий случай Безбородов и тут же успокоил. – А если добровольно отдашь, всё между нами останется, обещаю.
Но Колесникову это обещание совсем не добавило храбрости. Мимика его лица по-прежнему отображала сильные внутренние мучения – он, казалось, вот-вот расплачется. Безбородов недоумевал: так бояться «дедов» секретчик не мог, на дивизионе не было стариковского беспредела. Он явно боялся кого-то другого… Безбородов наконец понял – секретчик боится его, боится сильно, панически. Его сердце учащённо забилось, он почувствовал, как и к его лицу приливает кровь – видимо этот интеллигентный очкарик всё-таки сфотографировал его Наташу.
– Давай, что там ещё… по-хорошему! – едва не сорвавшись на крик, приказал Безбородов.
Секретчик начал спешно шарить за металлическими шкафами набитыми секретной литературой и откуда-то, едва дотянувшись рукой, достал чёрный конверт и дрожащей рукой протянул Безбородову. В конверте лежала всего одна фотография. Безбородов вынул её…
Это произошло более месяца назад. Начало июля выдалось очень жарким. Днями зашкаливало за тридцать градусов, да и вечерами температура ниже двадцати не опускалась. Безбородов на правах командира топил баню для своей семьи по пятницам, в то время как остальные офицеры и их семьи мылись в субботу. Мыться отдельно заставила его жена. Брезгливая и чистоплотная Наташа предпочитала мыться с мужем, нежели в общей бане с прочими женщинами по субботам. В пятницу пока Безбородов протапливал, она отмывала полок стиральным порошком и поливала горячей водой. Вечером Безбородов приходил со службы, и они всей семьёй шли в отдраенную, стерильную баню.