Софи, красивая длинноногая брюнетка, почти все время плакала. Она рассказала, что Дзист ушел рано утром, и с тех пор она его не находит. За весь день он ни разу не появился в штабе гарнизона. Вообще с третьего января он стал неузнаваемым.
Прекратив поиски Дзиста, инспектор и Котр вернулись в комиссариат. Софи они отвезли домой, поручив одной из патрульных полицейских команд охрану ее квартиры.
Бейт и Уэбер ждали инспектора в его кабинете. Дине без особого труда удалось установить, что фрагменты следов, сохранившихся в помещении мастерской, оставлены человеком, обутым в форменные ботинки офицера вооруженных сил. Дело в том, что каблуки этих ботинок и подошвы изготовлялись из мягкого пластика с характерным рисунком.
Теперь можно было с полной уверенностью предположить, что в мастерской находился Дзист. К сожалению, ни формы, ни ботинок, в которых он приехал к Софи утром третьего января, в квартире Софи не оказалось. Когда он забрал эти вещи, она не знала. У него был свой ключ от квартиры.
Яви отправил помощников отдыхать, а сам поднял с постели комиссара Муттона, пригласив его в комиссариат по чрезвычайно важному делу.
Комиссар явился возмущенный до глубины души. Теперь он не прятал глаз, а наоборот нагло не сводил их с лица инспектора.
— Я понимаю ваше возмущение, комиссар, — спокойно начал Яви.
Он стоял спиной к окну, скрестив руки за спиной.
— Мне надоело! — сорвался вдруг на крик Муттон. — Надоела ваша возня вокруг грошового дела! У меня целый город! Мне и без вас тошно!
Лицо комиссара покраснело, глаза буравили инспектора с выражением откровенной ненависти. Муттон кричал, подергиваясь в кресле, как в припадке.
— Молчать! — рявкнул вдруг инспектор и шагнул от окна.
Муттон осекся и изумленно уставился на детектива. Такой зычности в его голосе он еще не слышал.
Яви нажал кнопку вызова дежурного. Когда тот явился, он приказал выставить у двери охрану из двух полицейских.
— Теперь продолжим разговор, господин Муттон, — со зловещими нотками в голосе обратился к комиссару инспектор.
Муттон все еще не мог прийти в себя от изумления. Глаза его неотрывно следили за лицом инспектора.
Яви сел за стол, положил перед собой несколько листов чистой бумаги. Лицо инспектора было сосредоточено и спокойно.
— С этой минуты, господин Муттон, вы для меня не комиссар линской уголовной полиции, а лицо, подлежащее форменному допросу.
Муттон как бы одеревенел в кресле — до того поразили его действия и слова инспектора.
Яви пытливо посмотрел в лицо комиссара.
— Я… ничего… не… понимаю, — через паузы выдавил из себя Муттон. — Что за идиотские шутки! — выкрикнул он и вскочил.
— Сесть! — скомандовал Яви.
Лицо его резко изменилось. Бледные впалые щеки инспектора налились краснотой, в глазах появилось выражение угрюмой жестокости.
Муттон почти упал в кресло.
Яви достал из ящика стола какой-то документ.
— Вы составляли протокол осмотра квартиры профессора Фэтона, господин Муттон?
— Я, — вскинул голову комиссар.
— Имейте в виду, — заметил Яви, — наш разговор записывается на диктофон.
— Я ничего не понимаю, господин инспектор, — устало проговорил Муттон.
— Сейчас поймете. В этом протоколе не зафиксирована и десятая часть вопросов, которые должны были возникнуть после осмотра места преступления у любого более или менее грамотного полицейского. Почему здесь ни слова не говорится о документах, которые исчезли вместе с аппаратом? Ведь не мог же профессор изобрести аппарат в уме. Должны быть чертежи, расчеты. Где они? Почему вы не сочли нужным выставить у дома профессора охрану, прекрасно понимая, какая ценность находится в его квартире?
— Я не обязан охранять всех сумасшедших.
— Допустим. Скажите, вы обследовали всю окружающую дом территорию?
— Но там развалины, — обозлился вновь комиссар, — и сплошные заборы. Не могли же они на машине перепрыгнуть забор.
— Неправда, — ледяным голосом осадил комиссара инспектор. — В другом квартале расположена бывшая авторемонтная мастерская. И если бы вы сразу заглянули туда или информировали меня о ней, преступники уже сидели бы за решеткой. Почему вы не сделали ни первого, ни второго? И… полицейские мундиры у преступников.
Муттон вскинул голову и непонимающе уставился на инспектора. Вдруг лицо комиссара начало наливаться краснотой. До него только стала доходить подоплека вопросов инспектора.
— Боже мой! — простонал Муттон. — О чем вы говорите?!
— Все о том же, господин Муттон. Еще не все. Мне известно, что вы находитесь в довольно приятельских отношениях с человеком, который является организатором преступления. Теперь мне становится ясным, каким образом преступники получили полицейскую форму и полицейский фургон. А ваши явные попытки сорвать мою работу, помешать успешному расследованию, ваше противодействие мне, когда я обращаюсь к вам за помощью? Что все это значит, господин Муттон?
Комиссар откинулся головой на спинку кресла, закрыл глаза. Острый кадык на его горле судорожно дернулся.
Инспектор с опаской глянул на комиссара. Как бы этот хлюпик не кончился от страха.
— Я ничего не могу сказать, господин инспектор, — тихо заговорил Муттон. — Все, о чем вы говорите, — сплошной бред. Мне несколько раз звонил доктор Eга и говорил, что вы подкапываетесь под меня, чтобы посадить на мое место инспектора Бейта — своего воспитанника. И я соответственно построил свое отношение к вам. Что касается остального, то это — чистая случайность. Я со многими в городе в приятельских отношениях. Мастерскую я просто упустил из виду. О документах к аппарату даже не подумал.
Комиссар поднял голову. Лицо его сразу как-то постарело, стало дряблым и жалким, в глазах была полная опустошенность.
В сердце Яви шевельнулась жалость. Разумеется, он не подозревал комиссара в соучастии в преступлении. Инспектор прибегнул к столь драматической инсценировке, чтобы узнать от Муттона, кто так настойчиво понуждает его противодействовать расследованию. Значит, доктор Eга — заместитель комиссара Снайда.
— Мне очень хочется вам верить, — мягко заговорил инспектор. — Признаться, мне самому неприятно подозревать вас в таких делах. Но обстоятельства против вас.
— Господин инспектор! — вскочил Муттон. — Я уже тридцать лет работаю в полиции и никогда…
В голосе комиссара почудились слезы.
— Успокойтесь, комиссар. Я снимаю с вас свои подозрения. Будем считать, что обстоятельства, которые я имел в виду, сложились случайно, независимо от вашей воли. Чтобы вы не сомневались в моем доверии к вам, я сейчас назову вам фамилию человека, которого вы хорошо знаете и которого я не без оснований подозреваю.
Муттон осторожно опустился в кресло и выжидающе замер.
Инспектор помедлил. Хотя он и не допускал мысли, что комиссар замешан в деле, в глубине души было к нему недоверие.
Муттон с сомнением посмотрел на инспектора, когда тот назвал фамипию: не разыгрывают ли его.
— У меня есть веские основания. Как только связисты прекратят забастовку, прошу вас организовать прослушивание всех телефонных разговоров этого человека. А пока необходимо учредить постоянное наблюдение за всеми его передвижениями и окружением, наиболее близким, конечно.
— Я никак не могу поверить, — глухо заметил Муттон. — Такой человек…
— К сожалению, комиссар, подобное встречается. Одним словом, будем считать, что наш разговор в первой его части не состоялся. Вы сами своим поведением и отношением к делу спровоцировали меня на столь неприятное объяснение.
Муттон нерешительно поднялся, бросив при этом быстрый взгляд на стол. Диктофонная запись-то осталась.
— Я уничтожу ее, можете не беспокоиться, — понял нерешительность комиссара инспектор. — Или отдать ее вам?
Яви выдвинул ящик стола, покопался там минуту и протянул Муттону кассету с пленкой.
Рука Муттона дрогнула, когда он брал кассету.
— Благодарю вас, господин инспектор, — тихо проговорил он. — Можете отныне рассчитывать на меня во всем.