− Вставай, Жуков! − весело изрек призрак.
Издав изумленное мычание, Юра приподнялся на локте.
− Как видишь, жива… − Призрак взял с туалетного столика сигареты и по комнате потянулся синеватый дымок.
− Ты откуда? − пролепетал Юра.
− Сбежала, − беспечно пояснила Лора. − Страховки нет, а в госпитале пристали: кто такая и давай свой социальный номер! − хрен отвертишься. Ну, я изобразила беспамятство, а сама думаю: ведь насчитают столько, сколько весь их госпиталь стоит… Ну и сдернула. Платье, конечно, жаль, да и туфли…
− А диагноз какой? − окончательно проснулся Жуков.
Пожевав задумчиво губами, Лора неверной рукой ощупала повязку. Шмыгнула плаксиво носом.
− Сотрясение мозга четвертой стадии.
− Во! − сказал Жуков.
− Замерзла, давай кофе пить… − Лора зябко передернула плечами.
− Так ты так и шла? Босиком, в ночнухе?
− Ну… − степенно ответила Лора и хитро осклабилась. − А чего? − беспечно, по-обезьяньи развела руками. − Здесь знаешь, сколько сумасшедших? Главное, иди своей дорогой и никого не трогай.
− Что здесь дурдом, это точно, − поскреб Юра затылок. − Да! − припомнил он. − Ридикюль твой свистнули, представляешь? А там же деньги…
− Ага, хрен кто угадал! Я их сразу в трусы в туалете запрятала, мало ли что… − И Лора покровительственно рассмеялась. Затем с болезненным вздохом потрогала повязку на голове. − Надо же, как все получилась… − промолвила сокрушенно. − А этот грузин очень волновался, я помню…
− Конечно, бабки отдал, а тебе − каюк, разволнуешься! − подтвердил Жуков.
− Ему уже горевать поздно, поезд ушел, − загадочно сообщила Лора.
− Ты мне когда мои бабки вернешь?! − с напором вопросил Юра. − Три тысячи получила? Давай сюда!
− Это на адвоката… − вполне серьезно объяснила Лариса. − Это неприкосновенно.
− Какой еще адвокат! − Жуков подпрыгнул на матраце. − Мне-то ты чего втираешь!
− В данном случае дело ведет адвокат, − мерно и убежденно произнесла супруга. − С Вахтангом я шутить не буду. Сам знаешь… − Тон ее приобрел доверительный оттенок. − Грузинская мафия, сплошные воры в законе…
− Он же прокурор!
− Тем более.
− Вот ща влезу тебе в трусы… Там бабки, да?!
− Там сам знаешь, что, − равнодушно сообщила Лора. − Ну, влезай, влезай, коли охота…
− Уже заныкала! − с горьким укором молвил Жуков.
− А как ты думал? Я же не знаю, в каком ты состоянии после вчерашнего…
− Вот ща врежу тебе, и тогда посмотрим на состояние…
− И пойдешь в полицию, − холодно сообщила Лора. − А потом − в Москву! − Добавила с угрозой: − Хочешь? Прямо сейчас устрою…
− Даю два дня, − сказал Жуков устало. − Океан рядом… − Многозначительно кивнул на окно, за которым занимался солнечно-голубой рассвет. − Думай. − И принялся одеваться, пропуская мимо ушей ядовитые реплики, сопровождающие его заявление.
Закрывая входную дверь, он, вытянув шею, заглянул в глубь спальни: Лора уже спала, натянув на себя пухлое одеяло. Виднелся только больничный тюрбан и длинный нос, чутко водящий ноздрями.
Юра сплюнул и, горя безысходным чувством мести, отправился на привычную каторгу.
ГЕНРИ УИТНИ
Большой Босс − удивительное существо. Удивительное, прежде всего тем, что, не представляя собой ничего особенного, вызывает у всех безоговорочное почтение и даже искреннюю сердечную приязнь − хотя − с чего бы? Я знаю его больше десятка лет, и к стойким его качествам отношу двуличие, беспримерный цинизм и ледяной расчет, хотя кто из нашего круга лишен подобных достоинств? Но что не отнять от Большого Босса − его обаяние, несомненную эрудицию и умение завораживать своими доводами и глобальными прогнозами, которые на моей памяти сбывались, впрочем, достаточно редко. Перед тем как уйти в сенат, а затем в правительство, он, как и я, какое-то время трудился в ЦРУ, где заслужил репутацию блестящего аналитика, и сам всякий раз это подчеркивает, однако лично я к подобному утверждению отношусь с немалым сомнением. Но сомнение придерживаю при себе, позволяя в отношении босса определения исключительно превосходной степени, как все из нашего окружения. Что странно − я ни разу не заметил фальши в его сторонних характеристиках, и это меня озадачивает: то ли я единственный заблуждаюсь относительно достоинств шефа, то ли единственный не поддаюсь гипнозу, то ли члены нашего кружка, то бишь Совета, осторожничают в боязни ляпнуть крамолу, а то ли и в самом деле уверились в его непогрешимости.
Последнее − плохо и даже опасно для дела. Я сужу по своим подчиненным. Когда те из них, что занимают среднее положение, начинают верить собственным доводам, это отлично, ибо придает им искренности и убежденности, что само по себе уже превосходная реклама для корпорации. Кроме того, данный фактор определяет ту преданность и тот фанатизм, без которых нет добросовестного работника. Но для высшего руководства подобное недопустимо: когда ты начинаешь свято верить, будто все, что говоришь, и есть истина, то теряешь при этом способность в нужный момент изобретательно и умело соврать. Помимо всего притупляется чувство опасности и видение перспективы.
Однако Большому Боссу такого рода заблуждения не грозят; критическое восприятие действительности − основа его мировоззрения.
Большой Босс поднимается с кресла, обходит стол и учтиво протягивает мне свою пухлую, дряблую ладонь.
Сколько его знаю, он совершенно не меняется: тучный, пучеглазый, с пышной седой шевелюрой, тщательно взбитой и уложенной; бело-розовой девичьей кожей, покатыми плечами и слегка горбатой спиной. Ноги при ходьбе он ставит широко и неуверенно, как вышедший из долгого плаванья на сушу моряк, или как будто в штаны наделал, но суть здесь, видимо, в какой-то болезни. Он вообще не блещет здоровьем: перенес уже две операции на сердце, и, говорят, страдает почками, хотя позволяет себе пригубить сигару и не прочь пропустить стаканчик-другой виски.
Я и Босс − практически ровесники, он старше меня всего на три года, но отчего-то − и физически и умственно, я ощущаю себя в его присутствии озорным мальчишкой, а его − умудренным старцем, доживающим считанные годы. Может, такое же впечатление он производит и на остальных в нашей команде, отсюда столь безоговорочное почтение? Даже со стороны президентов − прошлого и нынешнего, это я не раз наблюдал воочию. Хотя, как и они, он выпускник Йельского университета, и, подозреваю, причастен к общим забавам молодежного общества «Череп и кости», вздорной секты со своим мавзолеем возле студенческого городка Нью-Хэвен, где неофитам надлежит переспать ночку в обнимку со скелетом, после чего поклясться в вечной дружбе и взаимовыручке.
− Ну-с? − Он скользит по мне рассеянным взором. Глаза у него тускло-зеленые и сонные, цвета вареной фасоли. − Как Лондон? Я не был в нем уже добрый десяток лет…
Некоторое время мы рассуждаем о провинциальности британской столицы и, одновременно, ее чопорности и дороговизне. Я замечаю о перенасыщенности Лондона всяким отребьем из Азии, Африки и сетую на излишнюю лояльность тамошних властей, что в итоге обойдется Англии потрясениями и деградацией, на что Босс заявляет о неизбежности данного процесса, зашедшего уже безвозвратно далеко.
− А Франция? − вопрошает он. − Сплошные арабы… А турки в Германии? Впрочем, нам это на руку. Беспорядки в Европе − сильный рычаг для корректив евро и доллара.
− А беспорядки у нас? − невольно восклицаю я. − Они еще не начались, но нацию разделяют не уровень доходов и идеология, а этническая принадлежность. Треть среди некоренных американцев − нелегальные эмигранты. Десятки тысяч из них − приверженцы тех режимов, с кем мы всегда воевали. В страну проникли толпы потенциальных террористов, обученных искусству мимикрии и убийства. Каждый год к нам прибывает миллион официальных иммигрантов и полмиллиона незаконных. Никакой натурализации не происходит, они не желают ее, мысля прежними стереотипами. Их удерживают в узде лишь правила нашей жизни. В шестидесятых годах только шестнадцать миллионов граждан не имело европейских корней. Сегодня их − восемьдесят миллионов. Скопление народов, не имеющих ничего общего: ни истории, ни культуры, ни предков, пестовавших эту землю. Наши праздники, наши герои для них пустой звук. Я не говорю уже о проблеме чернокожих бездельников. Семьдесят процентов их детей рождаются вне брака. Четверо из десяти мужчин от шестнадцати до тридцати пяти лет сидят в тюрьмах. Дети не хотят учиться, а те, кто желают, подвергаются издевательствам. Каждый день возникают молодежные банды, где главный культ − наркотики. Девочек они насилуют.