— Ник? Ты меня вообще слушаешь?
Ник вздрагивает.
— А? Что? Ну конечно.
Девон фыркает и падает рядом с ним на кровать.
— Грязный лжец.
Ник тычет друга под ребра.
Девон отскакивает от него.
— Ах ты, ублюдок!
Матрас пружинит, и их сталкивает друг с другом. Ник отворачивается к окну, чтобы не видеть гору коробок у Девонова стола и пустые спортивные сумки.
Он хватает подушку.
— Эх.
— Из-за чего эхаешь?
— Да из-за всего. — Ник вжимается в подушку лицом. Она пахнет Девоновым дезодорантом и каким-то странным шампунем. Яблочным или типа того. С каких это пор Девон пользуется шампунями с яблочным ароматом? О, наверное, это Эбони. Это странно, что Ник нюхает запах волос подруги своего лучшего друга? Наверное, да. Он делает еще один вдох и отбрасывает подушку. — Из-за всего.
Девон ничего больше не говорит и делает то же, что и всегда: обнимает его.
Странно, что многим не нравится обниматься. Как будто бы обнимать можно только детей или, в случае взрослых, только свою половинку. Ник не знает, почему оно так. Кто установил это правило? Почему любой близкий контакт дольше пары секунд просто обязан содержать какой-то подтекст? Обнимашки — лучшее занятие на земле. Хотя, думает он, и не всегда совершенно невинное. Если б сейчас его обнимал Джей, а не Девон, Ник уже расстегивал бы его джинсы. И свои, наверное, тоже. Но если даже в меню одни обнимашки, он и тогда очень им рад.
— Последним человеком, с которым я обнимался у тебя на кровати, был Джей, — бормочет Ник Девону в шею.
Девон фыркает.
— Бро, не порти момент.
Ник усмехается, но еще у него сжимается сердце.
Потому что да, кроме этих моментов, у них ничего больше нет.
***
Ник: Ты работаешь вечером?
Джей: Увы, да. Встретимся завтра?
Ник: Ок!
***
Когда он приходит домой, судьба его добивает. Он видит, что все его вещи разложены кучками на полу, а перед шкафом стоит его мать — с блокнотом в руке и ручкой у губ, похожей на элегантный мундштук у дамы из черно-белого фильма.
— Мам! — Под напором праведного гнева его страх быстро скукоживается. — Ты роешься у меня в шкафу?!
Марни выглядит удивленной, и Ник очень, очень не хочет ничего объяснять. Не может же его мама быть настолько наивной. Она же тоже когда-то была молода. Со своими потребностями и всем таким прочим. Ему совершенно не хочется думать о мамином «всем таком прочем», и он, сердито сопя, благодарит Иисуса за то, что все его порно хранится на ноутбуке. И за то, что в коробке на верхней полке больше нет заначки с травой. Он выкурил последний косяк перед вступительными экзаменами — потому что решил, что это будет прикольно, и чтобы притупить растущую панику. Если говорить честно, то скорее из-за второго. Но когда Ник был честным?
— Господи! — Ник наклоняется и сдергивает верхнюю футболку со стопки — просто потому, что он может. Потом резко выдергивает ящик комода и запихивает футболку туда. — Нам обязательно делать это прямо сейчас?
— Ник, о чем ты?
Ее беспредельно искреннее замешательство окончательно выводит его из себя. Слушайте, он же пытался! Пытался поговорить и с ней, и с отцом, но они просто не слышат его. Он словно в подводной ловушке — задыхается, тонет, машет руками, чтобы привлечь внимание людей наверху, но те только и делают, что улыбаются и машут в ответ.
Ник коленом задвигает ящик комода обратно.
— Вот об этом! Ты только и делаешь, что пристаешь ко мне со своим колледжем, вещами и сборами! Почему ты хоть раз не можешь отстать от меня?
Мама вздрагивает, словно он ударил ее.
Ник знает, что разговаривать в таком тоне с мамой — настоящее скотство. Просто… накричать на нее проще, чем на отца. Это несправедливо по отношению к ней, но так проще.
— Ник? Да что на тебя нашло? — В ее тоне сейчас неуверенность.
Он скотина. Гадкая, отвратительная скотина.
Ник хватает со стола телефон.
— Я на улицу.
Когда он уже почти спустился по лестнице, его мама приходит в себя.
— Ник? — кричит она.
Хлопнув дверью, Ник ныряет в солнечный свет. Подбирает валяющийся около гаража велосипед и выруливает на дорогу.