ПРОШЕЛ ЧАС, А МАРТА так и не вернулась. Мы с Олеей смотрим детскую телепередачу, сидя на диване. Олея молчалива и беспокойна.
— Мне не нравится, что она села за руль такая сердитая, — снова и снова повторяет мама и смотрит вверх. — Она может загреметь в канаву.
Мама со Стейном складывают большой пазл на кухонном столе, они привезли его с собой, на нем изображен немецкий замок, похожий на дворец из диснеевских мультиков. Мама говорит, что они любят заниматься чем-то вместе. Стейн утверждает, что это успокаивает нервы, поэтому, когда Марта никому из нас не ответила по телефону, а мама все никак не могла успокоиться, он достал пазл, состоящий из тысячи кусочков.
— Все будет хорошо. — Я тоже снова и снова повторяю свои слова и встаю. — Давайте не будем думать о плохом. Кто-нибудь хочет чая?
— Спасибо, я хочу, — отвечает мама и благодарно улыбается, я похлопываю ее по плечу, она хватает мою руку и поглаживает ее.
Стейн тоже хочет чая. Мы уже попробовали покрытый марципаном и розами праздничный торт из кондитерской в прибрежном городке, я собираю блюдца и соскребаю остатки марципана в мусорное ведро.
— Спроси у Кристоффера тоже, — говорит мама.
Мы выглядываем в окно. Кристоффер сидит на террасе спиной к нам, он то подносит телефон к уху, то откладывает его в сторону, потом вроде бы набирает сообщение.
— Он все пытается дозвониться до Марты, — отвечаю я. — Но, судя по всему, безуспешно.
— Тебе, наверное, очень некомфортно, — шепчет мама, чтобы Олея не услышала.
— Есть такое дело, — шепчу я в ответ и наливаю воду в чайник. — Но хуже всего, конечно, Марте.
— Сказать подобное в такое время, — говорит мама. — Бедная Марта. Ой-ой.
— Нам надо исправить ситуацию, несмотря на то что он дал маху, — произношу я. — Позаботиться об Олее и все такое.
Стейн поглядывает на нас поверх очков, потом находит нужный кусочек пазла и кладет его на место. Я не хочу смотреть на Стейна. Меня прошибает пот. Он ничего не знает, думаю я, он ничего не знает о Марте, обо мне и маме, он здесь не дома, он тоже здесь не дома, я чувствую, как во мне нарастает раздражение: зачем он здесь, почему он тоже не может просто взять и уехать.
Я подаю чай маме со Стейном, потом сыплю мюсли в мисочку, заливаю их молоком и сажусь на диван рядом с Олеей. Детская передача закончилась, идет реклама летнего ток-шоу, которое покажут сегодня, ведущая говорит громко и неестественно широко улыбается, как будто у нее больше зубов, чем у всех остальных. Она стоит рядом с поваром, который улыбается на камеру и подмигивает, на нем поварской колпак и фартук. Камера перемещается на кастрюлю с розовым супом из морепродуктов. На заднем плане виднеются Осло-фьорд и набережная Акер Брюгге, я пытаюсь понять, где находится студия: возможно, у крепости Акерсхус.
— Итак, загляните-ка сюда, — говорит ведущая программы и смотрит в кастрюлю.
— Итак, — вторит ей повар. — Осталось уже недолго.
— Ну что, скоро спать, Олея? — спрашиваю я.
Она мотает головой, не отрывая взгляд от экрана. Я обхватываю ее ступню и пожимаю. Олея босиком, нога у нее холодная, и мне кажется, я касаюсь голой мягкой округлой лапки домашнего питомца. Я чешу пальцем ее ступню, она фыркает и убирает ногу.
— Тебе неприятно, что Марта с папой поссорились? — говорю я.
— Немножко, — шепчет Олея и втягивает нижнюю губу.
— Может, прогуляемся к лодке перед сном? — спрашиваю я. — И порыбачим?
— На удочку? — Олея оживленно смотрит на меня.
— На леску. Будешь ловить сама.
— А мы можем поехать на большом катере? — спрашивает Олея.
— Конечно, — отвечаю я.
— Какая хорошая идея, — говорит мама, оторвавшись от пазла, подмигивает Олее и улыбается нам.
Это правильно, я чувствую, я теперь взрослая, я отлично справлюсь. Я говорю добрым спокойным голосом, это понятно, так и должно быть. Я снимаю спасательный жилет Олеи с крючка в коридоре, нахожу ее кроссовки и куртку и, можно сказать, горжусь собой, глядя, как она, одетая, стоит в предвкушении рыбалки. Видишь, Марта, я это умею, я должна этим заниматься.
По дороге на пристань мы проходим мимо сидящего на террасе Кристоффера. Он курит, рядом с ним стоит пустая чашка от кофе, он крепко сжимает в руке телефон, я вижу, что он плакал. Когда мы проходим мимо него с рыболовными снастями и ведром, он поднимает глаза:
— Ей уже пора спать.
— Я подумала, что перед сном неплохо немного прогуляться, — говорю я. — И Олея согласна.
— Я буду ловить на свою леску, — скромно говорит Олея; я не совсем уверена, что она знает, как выглядит леска.
— Не тебе решать, — отвечает мне Кристоффер сквозь стиснутые зубы.
Олея вздрагивает, наверное, сейчас его раскрасневшееся незнакомое лицо кажется ей странным.
— Мне не обязательно рыбачить, — тихо произносит она и тянет меня за руку.
— Ну разумеется, мы порыбачим, — отвечаю я.
Море переливается серым, на воду падает матовый вечерний свет, я вывожу катер на середину фьорда. Сейчас здесь не так много судов, как обычно, волнение усилилось, лодкой управлять сложнее. Олея улеглась пузом на палубу и перекинула руку через планширь, она время от времени оглядывается и улыбается мне, когда поднявшаяся волна мочит ее ладонь. Я помню, каково это, вот так лежать, прислонившись одним ухом к планширю и зажав второе рукой, слушать вздохи волн и глухие постукивания, которые вроде бы издает сам катер, будто у катера есть тайна, которую он никому не рассказывает.
— Не уверена, что здесь можно лежать, — говорит Олея.
— Конечно можно, — отвечаю я, — если крепко держаться за канат.
— Папа мне не разрешает.
— Я разрешаю.
Она тянется дальше вперед. Мою голову сжало, и мне кажется, я смотрю сквозь какой-то фильтр. Вновь и вновь я слышу слова доктора: наслаждаетесь летом; мне жаль. Волны круче вчерашних, я веду лодку и смотрю в воду, на какой-то миг я представляю нас героями фильма-катастрофы, на которых накатывается огромная волна и переворачивает лодку. Нам не обязательно рыбачить долго, думаю я, на самом деле я надеюсь, что мы ничего не поймаем, потому что не уверена, что смогу убить рыбу на глазах у Олеи. Марта наверняка не ходила на катере вдвоем с Олеей, она до последнего времени не умела управлять им. Интересно, куда уехала Марта, где она сидит и рыдает? Меня начинает подташнивать от мыслей об этом. Я с такой легкостью передала ей слова Кристоффера, я не должна была делать это с такой легкостью.
Мимо нас проходит большая яхта, она идет далеко, но быстро, и поднимает волны. Мы качаемся вверх-вниз, я резко выкручиваю руль и открываю рот, чтобы велеть Олее держаться крепче, но слишком поздно. Олея лежала, наполовину перевесившись через борт и вытянув ноги. От рывка катера она перелетела через борт и упала в воду, я кричу, но не слышу собственного голоса. Я вижу над водой ее голову, руки, я не могу остановить катер и прохожу мимо нее, внезапно я забываю, как это делается, есть ли какая-нибудь кнопка или тормоз, как это, или мне прыгнуть за ней в воду, я копошусь, пытаясь дать задний ход, но и это я тоже забыла, мои руки трясутся, в голове бело, пусто и холодно, я слышу только рев мотора мчащегося вперед катера, он несется так быстро, все дальше и дальше. В конце концов я разворачиваюсь по дуге и еду обратно. Поначалу я ее не вижу, фьорд бесконечно велик, и все волны похожи друг на друга, они одинакового цвета и одной высоты, я не вижу ее, из груди рвутся рыдания, такого не случится, такого не случится, а потом я вижу ее голову и бьющие по воде руки, она не так далеко, как мне казалось. Я глушу мотор и ложусь на живот, хватаю ее за воротник спасательного жилета, она орет и бьется так, что я выпускаю жилет из рук, но она хватается обеими руками за мою руку. Я вытягиваю ее из воды, она оказывается на удивление тяжелой. С одежды льется вода, она потеряла кроссовок, коленка разбита, наверное, она обо что-то оцарапалась. Я встаю на колени рядом с ней, ее рот открыт и искажен беззвучным криком, и вот появляется звук. Она рыдает громко, горько и ужасно, жмется ко мне, а я обнимаю ее.