Я замер, как был — опустившись на одно колено перед озером и сложив руки лодочкой, собираясь зачерпнуть немного зеленоватой воды, но так и не поднеся их к поверхности. До этого я пару минут всматривался в глубину, безрезультатно пытаясь разглядеть привидевшуюся мне рыбу, потом присел абсолютно бесшумно и, насколько мог судить по звучанию голоса врача, рассказывавшего мне про современную фармакологию, он даже не поднимал голову и не поворачивал ее ко мне. Вновь ощутив неприятный укол опасения, я встал на ноги и повернулся к Дамиану, в этот момент удовлетворенно взвесившему в руке полную корзину, сложившему туда инструменты и стягивавшему испачканные в земле перчатки. Только после этого он распрямился, типичным для всех пожилых людей жестом потирая спину, и поднял на меня глаза.
— Почему? — спросил я, подсознательно ожидая услышать какое-нибудь мистическое объяснение. Не то, чтобы врач хоть раз давал мне повод так думать, но я сам был уверен в том, что оно есть. Однако он, как всегда, оказался верен своему прагматизму.
— Вода стоячая и еще довольно теплая, в ней запросто могут быть личинки или яйца паразитов.
Странно, но я ощутил некоторое разочарование.
— Неужели с озером, носящим такое название, не связана никакая легенда или история? — поинтересовался я, подсаживаясь на поваленное дерево рядом с врачом, раскуривавшим после работы трубку. Ароматный дымок потянулся над поляной, и, хотя я и не был сторонником курения, в этот раз мне даже понравилось, как удачно он забивал неприятный запах воды.
— Есть сказка, — произнес Дамиан, и в его глазах, мне показалось сквозь облачко дыма, блеснул хитрый огонек. Я просил его рассказать мне вторую сказку, и он специально привел меня сюда, зная, что я задам подобный вопрос — но не сказал об этом заранее, выдержав эффектную паузу, как настоящий рассказчик! Браво! Я вдруг подумал, как на удивление удачно все складывается: ведь именного такого, умудренного жизнью, знающего десятки историй, готового ими поделиться, спокойного и интересного самого по себе человека я и искал, когда начинал свое путешествие. И теперь мне оставалось лишь слушать и запоминать… надеясь, что не разыграется фантазия и кошмары меня больше не посетят.
— Расскажите, пожалуйста, — попросил я, и врач не заставил себя упрашивать. Кивнув, он начал повествование.
Детство Адель было очень недолгим: едва девочке стукнуло пять, как умер ее отец, человек добрый, сильный, души не чаявший в своей жене и дочери. Ее мать решила, что не сможет одна вести хозяйство, и очень скоро вышла замуж повторно, только вот отношения у падчерицы с отчимом не сложились: то ли из-за того, что она привыкла к вниманию и некоторому своеволию, часто упоминала отца, то ли из-за привычки мужчины иногда крепко выпить, а в остальное время отчитывать ребенка, подкрепляя свои слова шлепками и затрещинами. Время шло, девочка росла, а становилось только хуже — все, что она делала, воспринималось в штыки: и суп жидкий варила, и полы плохо мыла, и чай отчиму назло обжигающий наливала. Каждый день на нее кричали, возводили напраслину, а мать лишь назидательно требовала уважать кормильца, не вредничать и стараться быть хорошей дочерью.
В начале осени случилось так, что мать заболела. Началось все с обычной простуды, но силы стремительно покидали женщину, пока она не превратилась в подобие призрака, способного еле-еле передвигаться по комнате, а потом и вовсе слегла. Вся работа по хозяйству свалилась на Адель, которой теперь и поговорить было не с кем, ведь отчим не пускал ее за порог, твердо уверенный, что нечего порядочной девушке делать на улице, если только она не намерена в ближайшее время "осчастливить" родителей внуком от неизвестно кого. Сам мужчина почти не просыхал, он взашей выгнал врача, чьи лекарства снова не помогли, не позволял поить жену новыми, что девушке удалось втайне от него выпросить, и теперь женщина просто тихо умирала. Адель душило отчаяние, она не могла дать вот так погибнуть самому близкому и любимому человеку, пусть давно не становившемуся на ее сторону, но она ничего не могла сделать. В один далеко не прекрасный день девушка не выдержала и позволила себе то, что не следовало делать: она накричала на отчима, набравшегося уже с самого утра, она пыталась объяснить ему, что нельзя так жить, тратя все деньги на выпивку, надо спасать мать, пробовать новые лекарства, что той трудно дышать в пропахшем алкоголем темном доме, где он запрещает открывать окна, что ей самой очень тяжело работать с рассветных сумерек до поздней ночи. И под конец призналась — что да, она хочет уйти, завести свою семью, а не вечно сидеть здесь в заточении.