Люди здесь были добрые, но скрытные; после наступления темноты никто без особой надобности не выходил за порог, не зажигал яркий свет в доме, не шумел. В лес не уходили по одному даже мужчины-охотники, да и те старались не забираться в чащу и еще до сумерек возвращаться домой. Хижины лепились к скале, будто огородившись дорогой от леса, а базарная площадь на той стороне наполнялась народом лишь по выходным. Сюда не доезжали даже бродячие артисты, и никто не покидал деревню в поисках другой жизни. Детям давали имена их бабушек и дедушек, умерших закапывали у кромки леса, не ставя крестов, изредка, детей — за домом. Жизнь в деревне была размеренной и какой-то тихой, люди общались мало, редко собирались вместе. Господская усадьба пустовала, но бессменный смотритель поддерживал ее и сад в хорошем состоянии; ни калек, ни нищих не было — все жили практически одинаково, беря от природы все, в чем нуждались — и хлеб, и крышу над головой. Другой бы увидел в этом прообраз Рая, но Захари, обученный выявлять и распознавать зло во всех его формах, все четче ощущал присутствие какой-то сторонней силы, державших всех в страхе.
Он пробовал расспросить об этом жителей, но, как всегда, те упорно молчали. Тогда юноша решил выяснить все сам и первым делом отправился искать среди близкого его сердцу — среди книг. У деревенского врача, уже глубокого старика в то время, он, под предлогом расчета количества скамей для храма, выпросил метрическую книгу с записями о рождениях и смертях всех жителей деревни и внимательно ее изучил. Захари так или иначе был знаком со всеми, знал по именам, отыскал и себя в последних строках — вместо даты рождения была дата прибытия, а рядом небольшая приписка "пришлый". Будто перемещаясь во времени назад, священник все дальше переворачивал желтоватые страницы, все чаще встречая записи с двумя датами, как вдруг заметил две записи, одна под другой, одной датой и с той же пометкой — более тридцати лет назад две женщины появились в деревне, до сих пор были живы и не покинули ее.
Сдерживая удивление, Захари поинтересовался, кто они, и почему он ни разу не видел их и не слышал, чтоб кто-то упоминал их имена, и врач недовольно пояснил, что эти женщины — мать и дочь — живут отшельницами в лесной чаще, общаются с темными силами, и лишь самые отчаявшиеся, себе на беду, идут к ним за помощью. "Ведьмы, — сразу догадался священник, — вот кто нагоняет страх на всех жителей!"
Во что бы то ни стало, он решил отправиться в лес и разобраться с этим. Захари убедил врача, что Бог защитит своего служителя, а вера убережет от самых сильных заклятий, после чего старик, покачав головой, все же указал юноше направление, где находится хижина, и, захлопнув книгу, спрятал ее подальше. Священник сотворил короткую молитву, подпоясался потуже и уверенно направился в лес. Он, конечно, слышал о ведьмах, но никогда не видел их вживую и считал, что они, подобно прочей нечисти, едва завидев в его руках крест, тут же падут наземь и, если не обернутся в прах, то хотя бы покаются и превратятся в добродетельных прихожанок. Правда, дорога через лес в одиночку, цеплявшиеся за ноги корни и хлеставшие по лицу ветви зародили в нем сомнение, что все пройдет так гладко, но эти же небольшие препятствия лишь распалили его решимость.
Через час пути, в котором большую часть времени заняли попытки пробраться сквозь бурелом и кустарник, Захари вышел на небольшую поляну, посреди которой стоял аккуратный деревянный домик. Крыша немного покосилась, но окна блестели чистотой, а во дворе на веревках сушилось белье. Однако священник смотрел не на это: он увидел явные признаки колдовства — пучки травы под стрехами, странные символы, нарисованные на дверях амбара, где, судя по звукам, были и животные. Несомненно, для жертвоприношений. Юноша ворвался в дом, надеясь не упустить хозяев и не считая необходимым даже задумываться о приличиях, когда дело касалось приспешников темных сил, распахнул дверь в одну из комнат и увидел старуху, лежавшую на кровати под несколькими покрывалами, и женщину, склонившуюся над ней и, тихо напевая, вливавшую в рот какое-то питье. Женщина, стоявшая спиной, своим видом разительно отличалась от жительниц деревни: и одеждой, и меховыми сапогами, и распущенными темными волосами с несколькими мелкими косичками, в которые были вплетены яркие перья, и десятком браслетов из ниток и деревяшек на протянутой руке. Старуха морщилась, вертела головой и отвар, от которого по комнате плыл дурманящий запах, пить не хотела. У Захари даже малейших сомнений не осталось о том, что здесь происходит.