— Что Джек делает у Лео?
— Играет в компьютерные игры.
— Почему бы ему не поиграть дома?
Дети, которые целыми днями сидят за закрытыми шторами, переговариваются друг с другом через наушники, сбиваются в стаи со своими виртуальными друзьями и мучают виртуальных существ, — почему бы его сыну не стать одним из них?
— Что тебе сказать? — ответила Линдсей, пожав плечами, все еще со скрещенными на груди руками. — Может быть, они просто не желают тебя видеть. Я же им не гребаный надзиратель.
— Но ведь это дети, Линдсей. Ты обязана быть их гребаным надзирателем.
Она снова пожала плечами, проигнорировав его злобный взгляд:
— Тогда сам о них заботься. Если сможешь убедить их встретиться с тобой, — она протянула руки. — Ну, ты хочешь, чтобы я взяла коробки, или как?
Патрик прищурился, но Линдсей и глазом не моргнула. За годы совместной жизни она обрела иммунитет к его взгляду и теперь демонстрировала лишь холодную ярость, глядя, как он стоит у нее на пороге (на пороге, который на две трети принадлежал ему — не по документам, но по справедливости, если посмотреть на дебетовые соглашения и на то, кто внес больше стартового капитала).
Хуже всего было то, что Линдсей выглядела раздраженной, без всякого намека на чувство вины — как будто она открыла дверь одному из тех мошенников, которые ходят от дома к дому и продают кухонные принадлежности. Лицо Патрика было столь же неприятным для нее, как блеск визитки и требование купить половую тряпку за двойную цену.
— На, держи, — Патрик сунул подарки ей в руки. — Передай, что папа желает им счастливого гребаного Рождества, — он посмотрел ей в глаза. — Но не говори гребаного. Это только для тебя.
Патрик прошагал по дорожке, которая когда-то принадлежала ему, и снял машину с сигнализации. Он рывком сорвался с места и махнул рукой водителю, перед которым резко выскочил на шоссе.
Он сам упаковывал эти подарки. Сам. Он надеялся, что встреча с детьми будет радостной: объятия и восторженные лица — может быть, даже имбирный кофе в «Старбакс», смех, распакованные подарки и, наконец, прощание: «Мы будем скучать по тебе в Рождество, папочка!» Впрочем, слово «папочка» из уст его детей-подростков звучало настолько неправдоподобно, что могло разрушить даже самые идиллические фантазии.
Линдсей могла хотя бы притвориться, что раскаивается.
Ведь именно она его бросила, и это она должна скакать перед ним на задних лапках и интересоваться, как он поживает, а не напускать на себя такой вид, как если бы он только за тем и явился, чтобы закатывать истерику. Она вела себя так, будто время, что он провел с ними, осталось навсегда позади, будто он пытается с просроченным проездным билетом прошмыгнуть в автобус. С билетом, за который — о, не забывай об этом, Линдсей, — он до сих пор платит своими потом и кровью.
Не стоило так сердиться.
Это была его главная ошибка как отца, и он знал это: нельзя так сердиться.
«Может быть, они просто не желают тебя видеть».
Ему уже хотелось бросить своих детей и вложить всю отцовскую любовь в Скарлетт: девочка — чистый лист, пока ни единой галочки в списке отрицательных черт. Одна из причин, почему люди заводят детей, — хотят создать улучшенную копию самих себя; но теперь Патрику уже не казалось, что дети — это его собственная копия. Теперь они были на все сто процентов — копия Линдсей.
Патрик еще помнил, как щемило в груди, когда он брал их на руки. Когда Эмбер смотрела на него глазами, огромными, как у диснеевской принцессы. Когда Джек просил взять его с собой на теннисный матч — подавать мячи, и когда при каждом крике «аут!» он мчался на корт, а после игры сказал: «Папочка, я хочу играть в теннис так же, как ты».
Он по-прежнему чувствовал, как у него сосет под ложечкой, если долго не видел их, ведь все это было ради детей: звонки адвокатам, работа с документами за полночь, поездки по сомнительным судам у черта на куличках, подъем в пять утра, чтобы оплатить ипотеку за дом, от двери которого у него уже не было ключей.
Но Линдсей не собиралась с ним делиться.
Когда Патрик вернулся домой, Клэр и Скарлетт пекли рождественское печенье.
Клэр подняла взгляд:
— Я упаковала вещи и достала твою дорожную сумку с чердака. Выезжаем завтра в десять, как думаешь?
— Хорошо.
— Детям понравились подарки?
— Их не было дома, — отрезал он. — Небольшое недоразумение.