Человеку свойственно ошибаться, как принято говорить, но чтобы провалиться максимально громко и с немалыми человеческими потерями, нам понадобился, похоже, самый крупный экономический проект Европы – евро. Греция стала этакой канарейкой в угольной шахте еврозоны, гибель этой птицы должна была послужить предупреждением о смертоносном финансовом газе в денежной системе континента. Вместо того в 2010 году небольшая, слабая и расточительная Греция сделалась козлом отпущения для Европы и ее банков. Греков принудили к заимствованию немыслимых сумм ради французских и немецких банков, заставили вести скорбную жизнь в постмодернистском работном доме, дабы иностранные парламенты не узнали всей подноготной грязной сделки, а также обвинили во всех смертных грехах. Однако в те долгие и славные ночи на площади Синтагма европейский истеблишмент утратил контроль за развитием игры в виноватых. Молодая женщина, та самая, что провозгласила свое право ставить под сомнение авторитеты этим коротким вопросом: «А кем мне надо быть?», олицетворяет собой поворотный момент истории. Да, наше общество поражено обилием злокачественных новообразований, но нет, жестокое и несправедливое наказание нельзя признать обоснованным. Мы не согласны с ним мириться.
Екатерина Великая однажды обронила, что, коль уж не можешь быть хорошим примером, тогда просто будь жутким предупреждением[40]. Греция своей участью действительно предостерегла все прочие отстающие в развитии европейские страны: железная клетка из прутьев долга и аскетизма уготована жертвам финансовых принципов, соблюдать которые в кризис оказалось невозможным. Но молодая женщина с площади Синтагма, бездомный переводчик Ламброс, миллионы других людей, готовых затянуть пояса, однако не желающих тонуть в бездонной пучине греческого долга, полны решимости показать остальной Европе, что существуют гуманные альтернативы, что бедствия Европы, пускай суровые, не должны перерастать в трагедию, что наши судьбы по-прежнему в наших руках.
После жестокого изгнания демонстрантов с площади Синтагма греческий летний зной стал собирать свою жатву, и демонстранты на площадь уже не вернулись. Вместо того они растворились в греческом обществе, где принялись распространять свои воззрения, дожидаясь, пока случится следующий пожар. В этот миг дух Синтагмы трансформируется в несокрушимое политическое движение, которое через урны для голосования создаст новое правительство, чьей простой задачей будет ликвидировать Подкормистан и разрушить тюремные стены. На ожидание ушло четыре года упорного труда.
Глава 3
«Как лук, напрягают язык свой»[41]
Он вернулся домой рано утром в воскресенье. Усталый донельзя. Мы с Данаей уже легли, но еще не спали, дожидаясь успокоительного стука входной двери. Семнадцатилетний сын Данаи недавно ощутил себя взрослым и теперь предавался типичному поведению афинских подростков субботними вечерами: бродить с друзьями по улицам до поздней ночи, обсуждая все на свете, засиживаться в кафешках района Псири, в двух шагах от древней агоры. Афины – самый безопасный из городов мира, а в Псири и того безопаснее, но, как все родители на свете, мы облегченно вздохнули, когда хлопнула входная дверь.
В ту же ночь, едва я, как мне показалось, заснул, зазвонил домашний телефон. Привыкший ассоциировать ночные звонки с болезнями близких, я вскочил с постели и опрометью кинулся в гостиную.
– Господин Варуфакис? – поинтересовался до отвращения приторный мужской голос.
– Да, – прохрипел я сонно. – Кто это?
– Мы очень рады, что ваш мальчик вернулся домой, – продолжал мужчина. – Похоже, он отлично провел время в Псири. Потом двинулся по улице Метрополис, обошел Адрианову дорогу и добрался до дома по улице Байрона.
По позвоночнику пробежал холодок. Я завопил в трубку: