Афганец не проговорил, пробормотал странные слова, наблюдая в щель за уборкой трупов. Горько пахла пронизанная порохом жара, от которой першило в горле. Предстоял вечерний намаз…
Динамик голосом Абдулло на сей раз попросил выслать парламентеров. Торжественно объявил: переговоры будет вести сам господин Раббани.
– Какая честь, – усмехнулся Алексей.
– Если бы малишам не дали как следует прикурить, – заметил Пушник, – вряд ли этот барин снизошел бы до переговоров.
В памяти Николая всплыло холеное лицо Раббани, роскошная черная борода, атласные широкие брови, взгляд проницательный, лбище восточного мудреца… Надо отдать должное: враг этот не чета своей своре. Николай был обязан владыке моджахедов не только жизнью, но и несмываемым позором. Надо ж так ловко использовать военный билет! Листовка, воспроизводящая документ прапорщика Пушника, давно – попала в Союз!..
– Разреши мне, командир, пойти на встречу? Очень хочется посмотреть своему благодетелю в лицо. Интересно, как он воспримет выходца с того света?
– Ну, что ж, иди.
– Доверять Раббани нет! – сказал Барат взволнованно. – Говорит так, делает совсем другое.
– Ты его лично знаешь?
– Вместе «Братья мусульмане» были. Раббани потом главный стал. Плохой человек. Доверия нет!
– Спасибо, Барат, учту. Я ведь тоже не лыком шит.
С Пушником был командирован Выркович. Другого посылать не имело смысла. Хорошо владеющие оружием должны были оставаться на местах.
Встреча состоялась посреди плаца. В отношениях осажденных и осаждаемых начал, похоже, отрабатываться своеобразный ритуал. Раббани, конечно же, Пушника узнал, но вид сохранил бесстрастный. Глава моджахедов ничуть не изменился. В голубом халате с широким красным поясом он выглядел несколько полнее, чем в костюме. На голове в знак принадлежности к священнослужителям высилась белоснежная чалма, что было, впрочем, неудивительно. Сын муллы, бакалавр мусульманского права, автор нескольких книг по Исламу, Раббани знал себе цену и не мог унизиться до выяснения позиций.
На фоне шикарного Раббани сопровождавший его Абдулло выглядел оборванцем, и Пушнику стало жаль бедолагу. В прислужниках жить не мед.
Заговорил Раббани негромко, увещевательно. Так же, как при первом знакомстве. Применение оружия в мирной стране, пролитие крови достойно сожаления. Зачем множить беды и страдания людей? Не лучше ли решить противостояние договором?
– Не тарахти, – с досадой прервал переводчика Пушник. – Скажи ему, я с детства проповедей не терплю. Пусть предлагает дело.
Раббани согласно кивнул – понял без перевода. Если восставшие сложат оружие, сказал медленно, им будут гарантированы жизнь, свобода, а также денежное содержание, достойное шурави. Даю слово главы партии «Исламское общество Афганистана».
– Нет! – решительно ответил Николай.
– Нет, – повторил Выркович пронзительно.
– Господин Раббани может поклясться на Коране! – воскликнул Абдулло.
– Лично я клятве на Коране доверяю, – заметил Пушник. – Но один Раббани погоду не делает. «Пешаварская семерка» может его клятву запросто похерить.
– Тогда говори сам, какой барыш хочешь, – предложил Абдулло.
Пушник ждал этого вопроса. Впервые за время плена он получил право ставить условия. Ощущение морального превосходства над всесильным мусульманином помогло произнести последующие слова спокойно, даже с улыбкой:
– Мы требуем встречи с представителями советского или афганского посольства в Пакистане.
Ни один мускул не дрогнул в лице Раббани, хотя ответ Пушника не доставил удовольствия. И голос продолжал звучать ровно, словно хозяин его произносил молитву.
– Господин Раббани не хочет крови, – перевел Абдулло. – Утро вечера мудренее. Ответ даст, когда солнца восход.
На том и разошлись. Пушник рассказал ребятам о переговорах. Все пришли к единому мнению: духам верить нельзя. Слово, данное харби[8], мусульманин нарушит, не дрогнув. Не для того они добыли оружие, чтобы снова очутиться к кандалах. Не простят им никогда моджахеды ни своего страха, ни гибели единоверцев.
– Насколько я понял, нас до утра оставили в покое? – спросил Алексей. – Тогда выставляю часовых и отдыхаем.
– Треба вторую иллюминацию устроить, – подал голос Полуян. – Кабы мог, тюрягу нашу запалил бы…
– Это можно, – подхватил Выркович, обрадованный тем, что его покровитель ожил. – В подвале бидон с керосином имеется. Разрешите смотаться, товарищ старший лейтенант?..
Решение было принято, и, как только темнота опустилась на крепость, Выркович с Загоруйкиным, прихватив довольно тяжелый бидон, отправились к тюрьме, соблюдая все правила предосторожности. Отсутствовали оба минут двадцать. Прибежали запыхавшиеся, возбужденные.
– Есть, товарищ старший лейтенант! Сделано, – сообщил Выркович. И словно в подтверждение из окон тюрьмы вырвались языки пламени. Полыхнули, исчезли, чтобы через несколько секунд вырваться из заточения и заплясать – весело и ярко.
– Порядок! – одобрил Алексей. – Всем спать!..
Ночь – вторая ночь свободы – прошла относительно спокойно. А с восходом солнца снова загрохотал, залаял динамик, призывая восставших к благоразумию.