Ему хотелось выпить бутылку холодной минеральной воды, но именно воды-то в театральном буфете и не нашлось.
— Может быть, пива? — предложил Саша.
— Если холодное, — неуверенно согласился режиссер.
Буфетчица заглянула в холодильник и достала две бутылки.
Они выпили. Сергей Константинович с удовольствием, а Саша через силу — пиво показалось ему кислым.
— Возьмем еще? — предложил он, однако.
Но Сергей Константинович вздохнул и покачал головой.
— Да, не стоит, конечно, — обрадовался Саша. — В жару сразу потом прошибет.
— Вот именно. А нам сегодня и так потеть да потеть.
Но все наладилось постепенно. Огромное знамя, символизирующее неколебимость «нового порядка», повисло над сценой, актриса с расстроенной гитарой заняла место у специально сооруженной суфлерской будки напротив привезенного и установленного в оркестровой яме партикабля — разбирающейся конструкции-подставки для кинокамеры, которую автор про себя называл «птеродактиль».
— Можно начинать, Сергей Константинович, — сообщила Светлана.
— И тарелка есть?
— Есть.
Она протянула ему добытую в буфете тарелку, которую полагалось разбить по традиции на счастье и удачу.
— Начинаем, Генрих?
— Как скажете.
Режиссер в последний раз рассмотрел зал через камеру.
— Внимание! Всем посторонним выйти из кадра! Наташа! Как договаривались — вульгарно и с надрывом…
Актриса сделала шаг вперед и положила пальцы на струны.
— Все готовы? Полная тишина!
Тишина наступила.
— Приготовиться! Мотор.
Негромко застрекотала камера.
— Начали! — крикнул Сергей Константинович и разбил тарелку. — Возьмите кусочек, Саша.
Девушка-помреж щелкнула хлопушкой перед носом актрисы. Актриса провела пальцами по струнам…
Снимаемый эпизод мыслился так: певица исполняет экзотические «Очи черные», оккупанты довольны, а Шумов тем временем, разрабатывая детали операции, выходит, чтобы осмотреть здание. Впрочем, проход Шумова по театральным закоулкам предполагалось снять в Москве, совсем в другом помещении, потому что здешнее, недавно отремонтированное и модернизированное, ничем уже не напоминало старый театр. Планы шли параллельно — певица поет, Шумов ходит. Свести их в картине не предполагалось — что общего могло быть у идущего на подвиг героя с ничтожной приспешницей гитлеровцев? А между тем они были знакомы, и познакомил Веру и Шумова не кто иной, как Сосновский.
Познакомил в театре, в том самом буфете, где перед началом съемок пили пиво режиссер и автор. И Шумов пил пиво. В буфете было душно и накурено, громко звучала немецкая речь; он стоял у стойки и потягивал из высокой кружки мутноватую жидкость, когда кто-то подошел сзади и положил ему руку на плечо:
— Если не ошибаюсь, господин инженер?
Шумов оглянулся и узнал Сосновского.
— Не ошибаетесь, господин следователь.
— Мне ошибаться по должности не положено.
Он сказал это не просто, а с намеком, со скрытым смыслом, оглядывая Шумова колючим враждебным взглядом, который не могла смягчить деланная улыбка.
— Я имел удовольствие убедиться в вашем усердии.
— Надеюсь, вы на меня не в обиде?
Шумов отхлебнул пиво.
— Учитывая благополучный для меня конец…
— Конец? Да ведь война идет, господин инженер! А на войне как в приключенческом романе… Продолжение следует.
— Вот как?
— Ну, конечно. — Сосновский ухмыльнулся. — Простите великодушно, я, кажется, не совсем четко свою мысль изложил. Я хотел сказать, что конец на войне — это нечто совсем уж окончательное, такое… — Он провел пальцами по тонкой шее. — А «продолжение следует» не в пример лучше.
— Пожалуй.
— Устроились на работу?
— Почти. Кое-что проверяют еще.
— Это справедливо. А то вы к нам как снег на голову… Зачем?
— Да ведь я говорил вам.
— Правильно. Вы говорите, а мы… хи-хи… проверяем. Но я, помилуй бог, не ссориться подошел. Я совсем наоборот. С симпатией, можно сказать. Может быть, позволите себе по случаю, так сказать, благополучного окончания очередной главы что-нибудь покрепче пивка? Не возражаете? Я угощаю.
— Благодарю.
— Вот и прекрасно. Война — сложная вещь. Если люди заодно, они не должны обижаться друг на друга. А ведь мы заодно, не правда ли, господин Шумов?
— Еще бы!
— Тогда присядем на минутку. — И Сосновский увлек Шумова за столик. — Один коньяк прошу и один лимонад.
— Один? — переспросил Шумов.
— Да уж так. Ожидал удивления, но привык. Странный я человек. Не пью, не курю…