Появления Гудзия — особенно такое, как сегодня, полуофициальное, когда Леонид Павлович заходит со своей фамильярной, мерзкой ухмылочкой, — свидетельствовали об очередной операции с алюминием, что, соответственно, вызывало и очередную волну негативных эмоций у Гаврилы Климентиевича, смягчающихся, правда, очередным пополнением его нетрудовых доходов. Такие эмоции и сейчас захлестнули Татарова, и он едва сдержался, чтоб не одернуть этого улыбающегося проныру, опершегося локтями о его стол и заглядывающего в глаза.
— Вчера я разговаривал с Геннадием Зиновьевичем, — начал Гудзий, — и он передавал вам самые добрые пожелания.
«В гробу я видел твоего Геннадия Зиновьевича», — злорадно подумал Татаров и действительно представил себе Геннадия Зиновьевича в гробу, в роскошном гробу с цветами, представил реально и зримо, хотя никогда в жизни не видел Геннадия Зиновьевича, лишь выполнял его приказы. Распоряжения шефа передавал Гудзий, а деньги — Манжула, теперь уже не наличными в «дипломате», как было впервые, а, по требованию Татарова, сберегательные книжки па предъявителя.
Иногда, правда, Манжула приносил подарки от Геннадия Зиновьевича. Объяснял, что это премия за ударную работу: флакон парижских духов для супруги Гаврилы Климентиевича, импортные туфли для дочери или даже шикарное пальто для самого Татарова. Собственно говоря, это пальто Гавриле Климентиевичу так и не досталось. Клара сразу забрала для Володи, стараясь хоть как- то компенсировать моральный урон, нанесенный сыну категорическим запретом отца водить «Ладу». От этих подарков Татаров тоже имел прибыль. Говорил, что дефицитные вещи достали сотрудники, и Клара охотно платила за них по государственной цене.
Гаврила Климентиевич немного расслабился после приятного, хоть и эфемерного, созерцания роскошного гроба шефа и не сразу сообразил, о чем ведет речь Гудзий.
— Извините, — переспросил, — что вы сказали?..
— Геннадий Зиновьевич просил передать: до конца года на алюминии ставим точку. А дальше видно будет.
Татарова выдала довольная улыбка, и Гудзий погрозил ему пальцем.
— Только передышка, — объяснил он, — возникли какие-то сложности, и должны переждать.
— Сложности? — встревожился Татаров.
Гудзий увидел, как вытянулось лицо у всегда сухого непроницаемого Гаврилы Климентиевича, и не смог отказать себе в удовольствии хоть немного испортить ему настроение.
— Шеф сказал, кто-то засыпался. Я так понял, кого- то даже заграбастала милиция… А Манжула погиб.
Думал лишь о легкой издевке, но, заметив, как побледнело лицо Татарова, испугался и потянулся к графину-
Но Гаврила Климентиевич сразу овладел собой.
— Не надо, — остановил Гудзия, — думаю, все это несерьезно.
Теперь он как-то просительно заглядывал в глаза Леониду Павловичу, и тот понял: самое важное, что нужно сейчас Татарову, — его, Гудзия, подтверждение. В конце концов, сделать ему это легче легкого, просто кивнуть или бросить короткое «да», однако Леонид Павлович припомнил постоянно демонстрируемое Гаврилой Климентиевичем превосходство, пусть небольшие, но весьма болезненные уколы, наносимые им самолюбию подчиненного, и решил: не обязан он, Гудзий, выступать в роли «скорой помощи», да хоть и умрет от испуга, какое его дело?
Ответил, покачав головой:
— Не знаю… Ничего я не знаю, сказано только: пока что с алюминием подождем, а там будет видно…
Поднялся и пошел к дверям не оглядываясь, знал, что на маленькие уколы ответил лишь одним, но уж очень ощутимым, однако не чувствовал угрызений совести, наоборот, его распирало от гордости.
Думал: как все же бывает приятно сделать подлость ближнему своему!
Хаблак торжествовал: в течение трех дней ему удалось полностью раскрутить Бублика. Теперь он знал, кто прятался за этим, не весьма благозвучным, прозвищем.
Степан Викентьевич Галинский — внештатный распространитель театральных билетов БОРЗа — бюро организации зрителей, так называемый борзовик.
Как и предвидел Хаблак, напуганный Бублик в тот злосчастный день, а вернее, ночью первым же рейсом вылетел из Ивано-Франковска. В Киеве Хаблак сразу получил адреса двух пассажиров, прилетевших в столицу, Галинского и Викторова, третий с инициалами С. В. — Гарайда в Киеве прописан не был, а Викторова звали Семеном Владимировичем.