Теперь она размышляла над планом задуманного исследования, набрасывая его на бумаге. Мысль о таком исследовании явилась ей во время разговора с Камушкиным. В самом деле, чего проще: не верите в обоснованность технических норм? Она обоснует их с секундомером в руке, непосредственно на рабочем месте шахтера, не за письменным столом — кончено тогда со всеми вздорными разговорами! Однако была и другая сторона, сейчас Маша ясно видела эту другую сторону. Нет, дело не только в том, что нужно будет спуститься в шахту, провести там несколько дней, может быть, недель. Новая огромная ответственность стояла за ее решением: она задумала проверить, кто прав — книги и инструкции, обосновывающие технические нормы, или те, кто нападает на эти нормы как нереальные. Ей придется критически повторить кропотливую работу целых институтов, бригад ученых — не слишком ли много она берет на себя? Но если она этого не сделает, нормы, не приспособленные к местной обстановке, останутся книжными, их будут оспаривать, оправдывать их нереальностью всякие собственные неполадки. У Маши было чувство пловца, поднимающегося на только что выстроенную необычно высокую вышку — можно и разбиться и поставить новый рекорд.
5
Часов в девять Комосов снова посоветовал Маше закругляться. Маша заперла бумаги в стол и оделась. Большинство служащих управления и почти все рабочие жили в поселке при шахте. Маша еще не успела получить здесь комнату и проживала в гостинице в городе, в десяти километрах от шахты. Путь домой был не прост — нужно было пройти километра три пустынной дорогой по склону горы, потом спускаться по подъемнику, пересаживаться из автобуса в автобус. По горной дороге до подъемника курсировал автобусы шахты, но они ходили по графику — в часы пересменок и начала и окончания работ в управлении.
— Придется вам идти пешком, Маша, — сказал Комосов, зевая. — По времени года не очень безопасно — полярная темнота. Вы лучше подождите в вестибюле попутчика — начальство всегда задерживается, кто-нибудь подвернется.
— Я и сама доберусь, — храбро ответила Маша. — Уже раза два ходила — ничего страшного. Вы, мне кажется, преувеличиваете опасности пути.
Комосов недоверчиво усмехнулся. Он знал, что Маша самолюбива и, если чего-нибудь боится, то не признается в этом. Он пожелал Маше счастливой дороги.
Маша вышла наружу и остановилась на крыльце. На склонах горы лежала темная зимняя ночь. Гора была опоясана широкой полосой огней наружных построек шахты. Было безветренно и, по местным понятиям, не очень холодно — около сорока градусов мороза. Маша обернулась в сторону, где лежал город — узенькое шоссе вилось по склону, отчеркнутое линией столбов, оно пропадало где-то в расщелине между двумя горами. Теперь, когда не перед кем было храбриться, на Машу напал страх. Она вспомнила все, что знала об этой дороге: не было дня, чтобы там не падали глыбы снега, не срывались с вершины неожиданные встрепанные ветры. Хоть ничего похожего пока и не случалось, но упорно поговаривали о возможных встречах с нехорошими людьми. Если с ней случится несчастье, никто даже не узнает, где оно произошло, — до дна ущелья далеко, снег покроет все следы.
Маша заколебалась и возвратилась в вестибюль.
Из кабинета Озерова вышел Камушкин. Он был одет по-зимнему, не в той щегольской форме, в какой явился в бухгалтерию. Это была такая же одежда, что и на Маше, обычная одежда севера — оленья шапка-ушанка, теплое полупальто — «москвичка» — и валенки. Он направился прямо к Маше, стоявшей в коридоре у стенгазеты.
— Опоздали к автобусу, Маша, — сказал он дружески. — Положение незавидное. На ваше несчастье начальство разбрелось, попутчиков не будет.
Дружеское участие Камушкина понравилось Маше еще меньше, чем его недавний нахальный взгляд и надменный тон. Маша по натуре принадлежала к людям, которые в неприязнь вкладывают больше страсти, чем в любовь. Камушкин показался ей неприятен с первого взгляда и первого слова. Все, что она узнавала о Камушкине, лишь углубляло эту внезапно вспыхнувшую вражду — и его слава бесшабашного и бездумного гуляки и танцора во внеслужебные часы, и репутация признанного крушителя местных девичьих сердец, и даже то, что к нему хорошо относились товарищи и начальство.