— Скажите, пожалуйста, зачем столько домов? Это же настоящий город. Домов много, а людей не видно. Мне даже боязно стало, — пытался превратить в шутку свою неуклюжую откровенность Иван Андреевич.
О-о, господину Гровсу такая беседа доставляет удовольствие. Город под куполом — это прежде всего именно его дитя. А кто из нормальных людей откажет себе в радости поговорить о своих детях? Действительно, домов много. А вот научных сотрудников пока негусто. Но дело начато такое, что оно, конечно, разрастется. Заранее надо беспокоиться о жилье, об удовлетворении всех необходимых нужд. Нельзя же тормозить развитие исследований из-за недостатка, скажем, жилья для научных сотрудников... Здесь старались все предусмотреть. Здания возведены сейсмически устойчивыми — бетонные пояса в стенах и прочее... Мало ли что может случиться — допустим, извержение не совсем потухшего вулкана. Надо сразу строить с учетом всего возможного, чтобы на века. Исследовательский институт, которым руководит он, Гровс, занимает лишь один из секторов городка. В других секторах ведется работа, но там решают другие задачи. Жизнь ведь очень сложна, проблем хватает...
«Обтекаемо... Да и зачем мне все знать?» — раздумывал Иван Андреевич. Он будто бы слушал Гровса, но многое не слышал, озадаченный своими же навязчивыми вопросами: почему Гровс принимает гостя один? Неужели, кроме него и Жака, никого из ученых здесь нет?
— Замечаю, господин Петраков, вы очень откровенны. — Мне это импонирует; у нас с вами много общего, — неожиданно засмеялся Гровс. — Мы рады видеть нас в научном Центре. Это с умыслом. Познакомитесь с нашими экспериментами, потом попросим у вас помощи, совета. У нас не хватает специалистов вашего ранга... Это предмет особого разговора. Так вот, господин Петраков, и я буду с вами откровенным. В вашем приезде я был заинтересован. Поэтому настоятельно просил своих коллег на международной конференции заполучить вас хотя бы на короткое время.
«Ишь как: людей мало, гостя не так принимают... — поругивал себя в душе Иван Андреевич. — Да что тебе, весь обслуживающий персонал выстроить?!»
— Радуюсь, господин Петраков, — на Земле сейчас хорошее время. Вот мы, ученые разных стран, можем быть такими честными в своих устремлениях, в общей работе, какими бываем наедине с собою. Соглашения о мире, документы Организации Объединенных Наций по этому вопросу — все это надежно. Хочется думать, мир обеспечен на долгие века. Пора заняться продлением жизни самым серьезным образом, переключить на это как можно больше сил и средств. У охотников есть термин — «дни покоя». Вы, случайно, не охотник? Жаль, могли бы поразвлекаться в горах. Так вот, в дни покоя запрещается стрелять. Это забота о восполнении поголовья животных и птиц. Я не провожу параллели между людьми и дичью, но так и хочется нынешнее мирное время назвать днями покоя.
— Лучшего и желать нечего: мир и долгая активная жизнь человека, — утомленно слипались глаза Ивана Андреевича. — Извините, я устал. Дорога, да еще разница во времени...
— О да-а! — хлопнул ладонью по своему голому лбу обескураженный Гровс. — О‑о, святая мадонна!.. Заговорился я, очень приятно с вами... Вам приготовлены отдельные апартаменты.
— Не привык я один... — задумался Иван Андреевич. — И еще одна просьба, господин Гровс. Давайте говорить по-английски. Я один здесь русский. Одному легче перестроиться, чем работникам Центра, с кем придется встречаться. Да и английским владею прилично.
— Согласен! Вы, конечно, правы. Впредь будем говорить только по-английски. — Гровс по-старчески засуетился, забегал по кабинету: — Как же я запамятовал о вашем отдыхе? Познакомлю с хорошим человеком — великолепным специалистом. Он будет рад вашему обществу...
4
В комнате было прохладно. Легкая застекленная дверь на балкон — нараспашку, над просторной кроватью бесшумными опахалами проносились лопасти вентилятора. Иван Андреевич сбросил с себя одеяло и лежал, радостный и облегченный прохладой после долгого дневного зноя.
Возбуждение еще не сошло с него, и сон не приходил. Его не покидало беспокойство: чем занимаются сейчас домочадцы? Как дела у сына?
Дома сейчас раннее утро. Просыпаясь, он обычно слышал, как внизу, на тихом, еще безлюдном асфальте размеренно шаркал метлой дворник Алексей Васильевич. Тогда Иван Андреевич вставал, умывался и в спортивном трико спускался во двор — побегать, что заменяло зарядку. Тут же с Алексеем Васильевичем обменивались новостями. Все больше о международных делах. Этот разговор всегда навязывал Алексей Васильевич. Будучи юношей, он сполна хватил военного лиха: потерял на фронте отца, фашисты замучили в застенках сестру-партизанку и сам в начале победного сорок пятого года был контужен, да так, что не скоро стал отличать день от ночи.