Вернулся Жак. Он держался отчужденно. Показал Ивану Андреевичу на туннель, дескать, можно идти, и сунул в карман пиджака два блестящих жетона, похожих на плоские, квадратной формы, наручные часы.
— А машина? — спросил Иван Андреевич.
— Нельзя. Загрязнит воздух. На машине въезжать не разрешают. — И, будто не имея никакого отношения к гостю, Жак направился к воротам.
Они остановились перед угрюмой стеной из ровного, без болтов и заклепок, металла, без обычных полос посередине, обозначавших створ. Серую массу словно когда-то давно влили глубоко в длинную щель и хорошо по отвесу разгладили — так плотно получилось, что не заметить, где же темный вулканический камень переходит в эту преградившую путь стену.
Жак посмотрел на профессора: «Вот так, голубчик...» Многозначительным и недобрым почудился Ивану Андреевичу его взгляд.
Под ногами, а точнее, под дорожным бетоном грузно заклокотало. Звук усиливался. Иван Андреевич уже с опаской оглядывал и ровную твердь бетона, и массивную преграду перед собой, и источавшие глубокий холод, нацеленные вниз, на головы, влажные камни свода. Замер даже, когда за спиной, у входа в туннель, загудело и гулко отозвалось под сводами. Оглянулся — шофер разворачивал машину в обратный путь.
Дрогнула металлическая стена. Она словно отодралась от дороги и медленно поползла вверх, выше, выше, вонзаясь в невидимую щель и передавая по туннелю зыбко гудящую напряженность от управляющего ею механизма. С такою же напряженностью дрожало и клокотало уже позади, когда Иван Андреевич и Жак переступили щель, темную и пустую, на шаг шириной, маслянисто перечеркнувшую дорогу. Ворота опускались.
Под темными сводами навстречу яркому овалу дневного света шли они, каждый по своей стороне прохода: Жак — слева, Иван Андреевич — справа. «Будто незнакомые», — отметил Иван Андреевич. У конца туннеля Жак решительно остановил его. Оказалось, что и здесь стена, только из прозрачного материала.
Жак подошел к невысокой, по пояс, колонке, сиротливо выглядывавшей углом из-за ржавого скола каменного монолита у самого выхода. В его руках блеснул жетон, и колонка проглотила его; второй жетон был опущен спустя некоторое время. Он поторчал, отражая искристый лучик на пологой выпуклости колонки, и бесшумно исчез.
— Автомат, — сухо кивнул Жак. — Войдем друг за другом.
Прозрачная стена расползлась в разные стороны, сразу пахнуло свежим воздухом, будто рядом море, будто можно услышать всплески живых волн, свист ветра в прибрежной траве и ощутить радость простора. Но никакого моря не было...
Да, это — кратер. И то, что не ошибся, когда раздумывал в ожидании прохода через туннель, помогло сейчас Ивану Андреевичу избавиться от возникшей робости. Значит, он верно определил, для чего используется этот подарок природы. Огромная впадина надежно опоясана естественными горами. Никаких вмешательств извне. Ставь опыты, исследуй. Но физикам все же подходило бы больше...
Над всей вдавленной в землю пустотой выгнуто отсвечивал под солнцем прозрачный купол, будто выросший из вулканических закраек. Видимо, прочен этот купол. На него недалеко от туннеля скатились остроугольные глыбы, но ни пробоин, ни трещин не заметно. Наверно, потому хозяева Центра и не обеспокоились, иначе глыбы давно были бы сняты. Дальше от гор, от их обрывистого окружения купол круто уходил к небу, словно вспухал над образовавшимся под ним пространством. На самом верху и вовсе ничто не угрожало прозрачному покрытию.
А внизу топорщился прямоугольными домами настоящий город. От возвышенности у выхода из туннеля он хорошо просматривался. Четкой прямой линией тянулась улица до конца вулканической котловины, тупо упираясь в гору и завершая путь, начатый туннелем. Поперек этой улицы протянулась другая. На перекрестке — башня; узкие окошки в сером бетоне по спирали опоясывали ее до самого верха, до купола. «Это опора», — понял Иван Андреевич. Такие опоры купола виднелись еще в нескольких местах, поднимаясь прямо с улиц, что кругами расходились от центра. Под куполом от главной башни лучами тянулись к остальным опорам, а затем к горным обрывам ажурные, будто из металлических кружев, пролеты. «Рассчитано на большие нагрузки, — раздумывал Иван Андреевич. — И не на один год. Но зачем все это медицине?..»