Кузьмин подтянул к себе жилет и осторожно, чтобы не удариться о рогатый шар, привязал шкертом патрон; затем оттолкнулся, держа в руках конец шнура.
«Сейчас подожгу!»
Повернувшись на спину и удерживая ногами равновесие, матрос развернул бумагу и извлек спички и папиросу. Набежавшая волна отбросила мину — шнур выскочил из рук. Другая волна, захлестнув голову, окатила спички. Выплюнув намокшую папиросу, Кузьмин поймал шнур и зубами распушил конец. Показалась сухая нитка прессованного пороха.
«Зажгу прямо от спички», — решил он и, вытащив спичку, чиркнул. Намокшая головка отлетела, оборвав клочок бумаги от коробки. Вторая тоже. Он вытащил следующую спичку и осторожно, почти не дыша, снова чиркнул. Головка, как и у первых двух, отскочила. В отчаянии он брал по несколько штук сразу — головки отскакивали. Сжав в кулаке пустую коробку, моряк отбросил ее. Она поплыла рядом с белой стайкой спичек.
«Что же делать? — вертелся в голове навязчивый вопрос. — Останусь здесь. Пойдет корабль, — буду кричать, махать руками. Заметят, обязательно заметят. А если корабль не выйдет до вечера?!»
И моряк мысленно представил, как наступит ночь, а он, замерзший, обессиленный, будет висеть на мине. Да если ночью и пойдет корабль, кто услышит крики матроса за шумом двигателей.
«Нет, надо плыть… Вставить новый шнур, взять несколько папирос и коробок спичек. А доплыву ли? Доплыву!.. Должен доплыть…»
Кузьмин подтянул ближе спасательный жилет и начал отвязывать патрон. Намокший шкерт не развязывался, и матрос стал со злостью дергать за патрон, пытаясь освободить его. Мина, поддаваясь рывкам, двигалась.
«Да ведь так я ее могу с фарватера стащить!..» — мелькнула мысль. Сразу вернулась бодрость, уверенность в своих силах.
Кузьмин лег грудью на жилет и потянул за собой мину. И она, подталкиваемая катящимися к берегу волнами, медленно двигалась вперед. Первоначальное решение — оттянуть ее от фарватера — сменилось другим:
«Дотащу до берега, а там взорвем!.. Буду плыть, пока хватит сил».
Ноги снова наливались свинцом усталости, жилет выскакивал из-под груди, мина, раскачиваясь на волнах, дергала за шкерт, сбивала с курса. Казалось, несмотря на все усилия, мина стоит на месте: берег все так же оставался далеким.
«Все равно доплыву… Дотащу!» — с какой-то ему самому непонятной злостью думал матрос и, стиснув зубы, продолжал работать руками и ногами.
Берег приближался. Скалы мыса все выше и выше поднимались над морем, сквозь туманную поволоку, застлавшую глаза. Кузьмин видел пенистую полосу прибоя, старшего техника-лейтенанта.
Уже скоро!
— …А-а! — услышал он с берега.
Бондарук что-то кричал, махал фуражкой. Шум прибоя заглушал слова.
— Бро-с-са-ай! — донеслось до него, наконец.
Машинально выпустив конец веревки, Кузьмин сильнее заработал руками и ногами. Волна высоко подняла обессиленное тело, с шумом бросила вниз. Больно ударившись коленом о гальку моряк остался лежать на песке.
Подбежал Бондарук, схватил его под мышки, оттащил от воды.
— Я же давно кричу — бросай! Она же о берег удариться может! — волнуясь и незаметно переходя на «ты», говорил старший техник-лейтенант.
Увлекая за собой Кузьмина, он сделал несколько прыжков и упал за огромный обломок скалы. И тут же черный шар метнулся в пене прибоя. Земля, точно вздохнув, поднялась. Потом сразу опустилась. Сжало грудь. Тяжелым грохотом сдавило уши, и высоко в небо взметнулся столб дыма, песка, камней, водяной пыли. По горам звучно прокатилось эхо.
Спустя несколько минут Кузьмин встал. Поддерживаемый Бондаруком, он стал подниматься на обрыв, с трудом переставляя одеревеневшие ноги.
А позади шумел прибой и волны, набегая на берег, пенистыми языками слизывали с камней хлопья осевшей сажи.
На следующее утро все шло обычным порядком, словно ничего и не случилось. Бондарук, как всегда негромко насвистывая грустную песенку, копался в каком-то, неизвестном Шорохову, приборе; Кузьмин протирал макеты.
«Они же вчера настоящий подвиг совершили», — думал Шорохов.
Ему было немного завидно. Разве он не смог бы поплыть к мине и уничтожить ее? Конечно, смог бы и поплыл бы обязательно сам… Да, других на боевое задание посылают, а он… Правда, за эти дни он отрегулировал несколько приборов, провел два занятия с моряками, вот схему донной комбинированной мины заканчивает, но…
— Чудеса! — вдруг воскликнул Кузьмин и тут же запел: