До мятежа восемнадцатого года левые эсеры занимали в ВЧК много важных постов, включая пост заместителя председателя. Им был В. Александрович, один из руководителей заговора. После ликвидации «петушиного заговора» произошел фактически политический крах этой некогда достаточно популярной партии. Многие левые эсеры, в том числе такие видные, как Ю. Саблин, А. Устинов, А. Колегаев, Г. Закс, Н. Рославец, полностью перешли на большевистские позиции и вступили в РКП (б).
Вопрос о назначении Рославец на чекистскую работу решался персонально на заседании Московского комитета РКП (б). В последующие годы Наталья Алексеевна, зарекомендовавшая себя как исключительно добросовестный и ценный работник, занимала важные посты начальника секретной части Особого отдела ВЧК, начальника секретно-оперативного отдела и члена коллегии Всеукраинской ЧК в ту пору, когда ВУЧК возглавлял переведенный из Москвы все тот же Манцев.
Сейчас по просьбе Василия Николаевича Рославец уже довольно долго допрашивала, а точнее, как женщина с женщиной беседовала доверительно с задержанной анархисткой. Она уже поняла, что Корнеева человек морально надломленный, подавленный трагической гибелью ни в чем не повинных людей. Наталья Алексеевна интуитивно чувствовала, что женщина, когда выйдет из состояния послеистерического оцепенения, даст абсолютно чистосердечные показания. Так оно и произошло.
— Вот посмотрите, Настасья Карповна, — мягко сказала Рославец, выбрав подходящий момент, — это воззвание, которое ваши друзья распространили по городу. Несколько экземпляров его найдено в вашей квартире. Вы сами-то его читали?
— Читала…
— Здесь написано, что взрыв в помещении МК большевиков — это месть за семерых махновцев, расстрелянных в июне в Харькове по постановлению чрезвычайного военно-революционного трибунала. Так?
— Да, так…
— Но ведь логично было, если бы «анархисты подполья» отомстили лицам, вынесшим этот приговор, — Пятакову, Раковскому и другим, работающим на Украине…
— Да, так… — женщина еще не понимала, к чему клонит Рославец.
— Но они этого не сделали, и акт мести осуществили почему-то в Москве, это столица РСФСР, а не Украинской Советской Республики…
— Я не знаю, почему так…
— А вы вдумайтесь. МК большевиков не имел никакого отношения к харьковскому приговору, который, с моей точки зрения, был совершенно справедлив. Значит, этот взрыв вовсе не месть, мстят ведь всегда конкретным людям. И убиты не судьи, а рядовые московские рабочие и работницы. И товарищ Загорский, который родом с Урала и никогда в жизни на Украине не бывал… Значит, это акт не мести, а политической борьбы против советской власти вообще и партии большевиков в частности. Причем в самое трудное время, когда Деникин стоял почти у Москвы и нависла реальная угроза над революцией. Выходит, это контрреволюционный акт, выгодный только белогвардейцам.
Женщина зарыдала, уткнувшись опухшим лицом в пуховый платок. Потом пробормотала, давясь слезами:
— Это была ошибка, да, ошибка, нам сказали, мы не знали, что там будут рабочие… Нам сказали, что будут обсуждать репрессии против населения.
— Кто сказал? — быстро спросила Рославец. — Черепок.
— Черепанов, Донат?
— Он…
— А что это за организация такая — «Повстанческий комитет Революционных партизан»?
— Да нет никакого комитета… Мы себя называем «анархистами подполья» или «революционными партизанами» в отличие от легальных анархистов.
— А почему подписали «Комитет»?
— Когда узнали, кто на самом деле погиб в Леонтьевском, то взять на себя ответственность сразу, как положено, побоялись. Вот и придумали «Комитет». Нету его, никакого комитета…
Это походило на правду. Рославец было доподлинно известно, что анархисты принципиально не признавали никаких комитетов. Разумеется, она не стала говорить допрашиваемой, что эта подпись — «Комитет» — родилась у вожаков организации не только из-за страха взять на себя ответственность, но и чтобы отвести подозрения следствия, что и было в какой-то степени достигнуто. Несколько дней чекисты топтались на месте в поисках осколков белогвардейского заговора.
— Ну ладно, — покончила Рославец с этим вопросом, — теперь скажите, кто же в вашей группе главный?
— Соболев, Петр… Кто метал бомбу, не знаю, но когда уходили, нес он. Петр-то сильный и злой… Остальные перед ним… — женщина пренебрежительно показала рукой над полом.
— А где он живет?
— Не знаю… Никто не знает. Иногда у нас ночевал.
— А Черепанов?
— Тоже не знаю. И Восходов не знает. Он сам приходил.
Допрос продолжался еще минут тридцать, пока женщина не взмолилась:
— Простите, не могу больше говорить… Устала. Да и не знаю больше ничего.
Рославец сама открыла дверь в коридор и приказала конвоиру:
— Уведите арестованную. Разместите в одиночной.
Вернувшись в кабинет, подняла трубку телефона:
— Манцева… Василий Николаевич? Рославец. Подруга Восходова показала, что в день взрыва у них на квартире было семь человек. Она лично знает не всех. Были Черепанов, некто Глагзон, приехавший из штаба Махно. Пиротехник у них Азаров, он же Азов, Василий. Унес бомбу Петр Соболев. Похоже, он у них главная фигура, тот «Наполеон», которого поминал в письме Барон… Нет, Ковалевич занимался листовками, деньгами и поддержанием связей с эсерами в других городах… Не только с левыми, но и максималистами. Еще был Барановский… Нет, остальных она по фамилиям не знает, только клички. Еще помнит, что Азов приезжал откуда-то из-за города. У меня все.
Рославец опустила трубку и крутнула ручку отбоя.
Глава 12
А тем временем события в Глинищевском нарастали, как снежный ком для рождественской бабы. Через час после того, как увезли Лямина и Николаева, к дому подошел высокий мужчина в бекеше, осмотрелся воровато по сторонам и шмыгнул в подъезд. Он поднялся на нужный этаж и открыл дверь конспиративной квартиры своим ключом… Хорошо, что сигнальщик, укрывшийся на лестничной площадке в доме напротив, успел дать знать чекистам, что, возможно, идет «гость».
Человека в бекеше обезоружили. Он оказался анархистом, известным по кличке Батя. Едва отвели его в дальнюю комнату, как заявился еще один и опять со своим ключом. Его тоже мгновенно скрутили, изъяли из карманов три револьвера, множество патронов и гранату. Когда задержанного уводили в импровизированную арестантскую, у него на глазах, к полному изумлению старшего по засаде комиссара МЧК Николая Павлова да и других чекистов, блестели самые натуральные слезы невероятной досады… Это было столь необычным для боевика-анархиста, что Павлов даже впал в состояние некоторого душевного смятения. Все объяснилось само собой, когда установили личность задержанного. Им оказался… злополучный Хиля Ценципер, который всего лишь три часа назад так лихо вырвался из засады на Арбате!
«Да, уж кому не повезет…» — сочувственно вспомнил Павлов малопристойную, но весьма подходящую к месту юнкерскую поговорку…
Еще через полчаса в той же прихожей был взят следующий посетитель, участник террористического акта (чего чекисты тогда, конечно, не знали) Миша Гречаников. Он был очень силен, ловок, обладал превосходной реакцией. Прежде чем Мишу скрутили, он устроил настоящую рукопашную схватку, в результате чего вся мебель в прихожей оказалась изломанной, большое зеркало вдребезги разбитым, а физическое состояние Павлова, Чебурашкина и младшего Фридмана изрядно ухудшено.
Всего в этот день было взято одиннадцать до зубов вооруженных анархистов и других лиц, входящих в группу. К сожалению, не удалось задержать двенадцатого…
Опять сказался недостаток опыта. Так уж вышло, что боевые чекисты, дежурившие в засаде, что называется, набили руку в задержании самых опытных преступников, умели противостоять и огнестрельному, и холодному оружию, но о многих специфических тонкостях конспирации пока еще и не догадывались. Владели ими в достаточной степени те сотрудники, у кого был за плечами опыт подпольной работы до революции. Но таковых в составе засады не имелось, а специальными школами для подготовки квалифицированных оперативных работников ЧК еще не обзавелась.