— Хорошо, иди в матросский кубрик, оденься, потом я позову тебя. Но не думай, что ты попал в плавучий санаторий.
Ко мне подошел Жак и повел меня. По дороге он успел шепнуть:
— Старайтесь меньше быть на корме. Когда это произойдет, надо быть вместе.
— У меня нож и пистолет, — сказал я, — вот здесь, — и передал ему штаны и рубашку. — Спрячьте.
Он взял одежду. Улыбнулся.
— Все это может пригодиться.
Мы спустились по трапу в большой кубрик. За длинным столом матросы резались в карты и кости. На столе кучками лежали деньги, кольца, часы. Негр с рассеченной бровью, тот, что вчера дрался с Розовым Гансом, играл на банджо, второй негр подпевал басом, притопывая по палубе голой пяткой. Никто, казалось, не обратил внимания на мое появление. Жак провел меня между двухэтажными койками в самый конец кубрика, быстро и ловко вытащил из карманов оружие и, как фокусник, куда-то быстро и незаметно его спрятал.
— Твое место. — Он хлопнул по матрацу крайней койки. — Но спать здесь не следует, надо быть всегда на палубе.
Он ждал взрыва с минуты на минуту и не хотел, чтобы я в это время находился в помещении с узкими дверями.
Надев свой несложный костюм, я выбежал из кубрика и стал ходить по кораблю. Вахтенные матросы коротали время по своим местам. Палуба была выскоблена добела, швы между досками недавно залиты варом, несколько матросов красили стенку рубки. Попав на этот корабль случайно, никто бы и не подумал, что очутился среди настоящих пиратов.
Мы шли полным ходом на юго-запад, делая не меньше двенадцати узлов.
«Вот сейчас трахнет взрыв, полетит в воздух рубка, баркас, повалятся мачты, и от этой красоты ничего не останется. Опустится «Лолита» на дно, как «Орион», и станет жилищем рыб и осьминогов», В голову мне лезли эти невеселые мысли, но я не думал отправляться вместе с «Лолитой» на дно и на всякий случай присмотрел рундук, где лежали спасательные пояса.
У меня уже был опыт кораблекрушений и не в такую хорошую погоду, а в шторм и ночью. И я тогда не знал, что случится несчастье, а теперь у меня было время подготовиться. Как только взорвется мина, можно будет, не теряя времени, надеть пробковый пояс. Если не удастся сесть в шлюпку, то надо облюбовать подходящий обломок, а их после взрыва будет достаточно…
Занятый своими мыслями, я чуть не столкнулся с боцманом. Он обходил палубы в сопровождении «гориллы». Боцман поманил меня к себе и стал что- то внушать на пиратском жаргоне. Сообразив, что я не понимаю его, он что-то крикнул, этот возглас подхватили матросы, и он разнесся по всему кораблю. Скоро к нам подбежал Розовый Ганс. Выслушав боцмана, он перевел мне:
— Не смей ходить без дела по палубе. Здесь военные порядки. Живо загремишь в канатный ящик, или эта обезьяна проучит тебя так, что никогда не забудешь. Твое место на камбузе. Идем, я тебе покажу, где у нас камбуз, и познакомлю с коком. Ха-ха! Не так давно этот кастрюльник одного парня отправил в лазарет. Взял да и плеснул ему в рожу кипятком. Другого бы посадили в канатный ящик или отдали на расправу этому симпатичному парню, — он кивнул на «гориллу», — кстати, его зовут Тони. Запомни на всякий случай.
Тони стоял потупясь и с любопытством следил за огромным тропическим тараканом, бежавшим по черному шву, как по пешеходной дорожке. Услышав свое имя, Тони поднял голову, оскалился и, с видимым удовольствием раздавив таракана ногой, поплелся к баку вслед за боцманом.
Розовый Ганс повел меня к корме, продолжая рассказывать:
— Твоему коку все это сошло с рук. Капитан запретил его трогать. И знаешь почему?
Я признался, что не знаю.
— Да потому, что такого кока выпустили в одном экземпляре. Этот китаец — занятный тип — попал к нам как трофей после одной операции. Ну и мастер своего дела, я тебе скажу! Как он, подлец, готовит свинину с капустой и еще с какой-то ерундой! Можно собственную голову проглотить с таким гарниром. Вот и его нора. Ты учти, что я люблю пожрать. Тут одно удовольствие — набить брюхо да отложить деньги на будущие времена. Ха-ха! — Розовый Ганс пнул двери ногой. Через порог перескочил большой сиамский кот, сел на палубу, почесал за ухом, презрительно глядя на нас голубыми глазами, и, издав неприятный гортанный крик, важно пошел к грот- мачте.
— Этого кота мы захватили вместе с коком.
Матросы из черных считают его чем-то вроде кошачьего бога, а мне так и хочется взять его за хвост и списать за борт. Не люблю я кошек…
Я заглянул в двери. Половину камбуза занимала плита, заставленная шипящими сковородами и булькающими кастрюлями. По стенам сверкала медью и никелем кухонная утварь. Да, здесь, пожалуй, сверкало все, начиная от стен и кончая коком. Очень толстый, в белых трусах, он стоял к нам спиной и вертел над головой пучок тонких и белых веревок. Раскрутив его, кок неожиданно хлестнул им себя по спине с оттяжкой. Раз, другой… Встряхнул пучок, повертел его перед собой так быстро, что веревки образовали японский фонарь. Потом принялся раскатывать этот пучок на столе, посыпанном мукой, и снова крутить и хлестать по спине.
Розовый Ганс сказал с оттенком уважения:
— Как лапшу раскатывает, собака! Я нигде не ел такой лапши. Метров по двадцать длиной. Нашел конец в чашке — и глотай, как змею! К лапше он подает какой-то дьявольский соус. Проглотишь — и пожар в брюхе. Неплохо будет, если принесешь мне две порции. — Он скорчил гримасу, заменяющую ему теперь улыбку, и ушел.
Кок будто не замечал меня. Покончив с лапшой, он раскрыл одну из кипящих кастрюль, быстро обмакнул в кипяток палец, сунул его в рот, задумчиво почмокал губами, снял с полки банку и бросил в суп пригоршню соли. Открыл крышку у другой кастрюли, понюхал ароматный пар и закрыл. Он открывал и закрывал еще несколько кастрюль, заглядывал в духовку.
Я взял веник с длинной бамбуковой ручкой и стал подметать палубу. Только тогда кок улыбнулся. У него было добродушное, очень усталое лицо. Неожиданно кок сказал по-русски:
— Тебе молодеца! Я тебе давно посмотри. Когда ты была на берегу, капитан сказал, что ты русская человека. Я думал, тебе ушла. — Он говорил с видимым удовольствием, нещадно коверкая слова, но я чуть не разревелся, услышав родную речь. Он потряс над головой поварешкой. — Иво здесь кругом хунхуза-разбойника, я не хунхуза. Еще У Син тоже был не хунхуза, его контрами. Я плен попал. Раньше служил Харбин, русика купеза. Потом Шанхай, русина ресторан, потом парахода ходи, там был русика капитан. Хунхуза параход контрами! Все люди контрами. Только я живой. Я понимай, что так худо. Но што можно делать? Вода кругом. Люди хорошей нету. Только тибе — хороший люди и моя — хороший люди. Я русика китайза. — Он хлопнул себя по груди. — Меня Ваня звать. Тебя как?..
Я назвался.
Рассказывая и спрашивая, он ни на минуту не забывал плиту, громыхал крышками кастрюль, помешивал в жаровнях. Несколькими ударами ножа превратил жгут из полосок теста в лапшу необыкновенной длины и бросил ее в кипящий котел. Вдруг, спохватившись, стал кормить меня креветками в остром соусе и еще чем-то необыкновенно вкусным, кажется жареным тунцом, и в довершение налил в пиалу крепкого чая.
— Тебе надо много кушай. Когда кушай — силы много.
Уписывая за обе щеки, я думал, как предупредить кока о взрыве. Не верилось, что он может предать. Но опыт научил меня, что нельзя раскрывать душу перед первым встречным. Я решил посоветоваться с Жаком. Было странно, что эти два человека, так ненавидящие эту шайку, не знают друг друга. Мне захотелось немедленно идти разыскать Жака и сказать ему, что я нашел единомышленника, что он также хочет бороться с пиратами, да не знает как. И этот человек может погибнуть, потому что не знает о мине…
Разнесся медный перезвон рынды. Вахтенный матрос отбил четыре двойных удара, оповестив, что окончилась третья и началась четвертая вахта.