— Как я боялся, что мина не взорвется… — Жак хотел еще что-то добавить, но кок накинулся на нас, требуя немедленно начать постройку плота.
Мешкать было опасно. «Лолита» низко осела, задрав нос, и застыла в таком положении. Вздрагивая и потрескивая, она боролась с водой, разрывавшей переборки. Никто не мог сказать, на сколько времени еще хватит у нее сил продержаться на поверхности.
Кок выбросил из дверей камбуза топор, пилу и нож, похожий на самурайский меч. Мы с Жаком стали снимать лючины — толстые доски, которыми закрывают трюмы, и бросать их в воду между мачтой и бортом «Лолиты». Ваня стаскивал в кучу матрацы, набитые пробковой крошкой, спасательные пояса, концы манильского троса.
Кок опустил нам в мешке из-под сухарей автомат и с десяток магазинов к нему.
Жак с моей помощью укладывал доски одним концом на мачту, другим — на рею и прикручивал манильским тросом. Работал он удивительно ловко и споро. Когда мы закончили работу, кок стал бросать на плот матрацы, спасательные пояса, весла, шесты, брезент, ящики, банки и коробки с продуктами. Наконец перебрался сюда и сам, едва дышавший от усталости и волнения.
В чреве корабля что-то треснуло. Мы втроем отрубили канаты, связывавшие наше суденышко с мачтой, и стали отталкиваться от борта веслами и шестом. Наш грузный плот еле двигался. К счастью, помог ветер, и мы успели уже отойти на безопасное расстояние, когда нос «Лолиты» скрылся под водой.
Чуть посвистывал пассат, еще больше подчеркивая траурную тишину, стоявшую над океаном.
Несколько часов ушло у нас на оборудование и оснащение нашего суденышка. Чтобы плот был более мореходным, Жак предложил обрубить концы мачт, утяжелявшие его. Мы это и сделали, а обрубки подвели под плот и надежно закрепили. Теперь нам был не страшен свежий ветер или даже небольшой шторм, а главное, можно было поставить парус. Мачту мы соорудили из бамбуковых шестов, а парус из брезента. За плотом потянулся след, как за настоящим кораблем.
— Не меньше трех узлов! — воскликнул Жак. — Семьдесят две мили в сутки!
Теперь у нас появились шансы встретить корабль или пристать к одному из коралловых островов.
Ваня нес первую вахту, стоя возле мачты. Мы с Жаком сидели на пробковых матрацах. Жак говорил:
— Правда и мужество победили! Как хорошо, что мы встретились! Теперь у них на два корабля меньше.
Я с удивлением спросил:
— Разве ваш товарищ действительно утопил «Орион»?
Жак кивнул:
— Да, он проложил курс на рифы, когда ничто не предвещало шторма. Обычно в эти месяцы стоит хорошая погода. У Син рассчитывал, что вся команда спасется на шлюпках. Шторм налетел внезапно, когда вы были со всех сторон окружены рифами. Выхода не было. Война! Мы ведем беспощадную войну, как русские партизаны…
— Кто вы?
— Патриоты! Мы боремся за независимость своей родины, против фашистов и захватчиков — немецких, японских, английских и всяких других.
— Разве Симада-сан и Ласковый Питер захватчики? Они просто бандиты, разбойники!
Он покачал головой.
— Те и другие тесно связаны. В тропическом лесу на гниющих деревьях растут ядовитые лианы. Все в жизни тесно связано. Пираты помогают чужеземцам угнетать народы Азии. У них целая армия наемных убийц, шпионов, они проникают везде, выслеживают и убивают патриотов. Вначале они просто разбойничали в наших водах, а когда разгорелась война, то захватили все дороги южных морей. Сейчас они тоже работают на войну — помогают фашистам. В наших водах всегда было много морских разбойников, но никогда они не достигали такой силы. И вот мы решили уничтожить эту заразу. У Син погиб не напрасно. И наша смерть была бы оправдана. Но мы остались живы. Как хороша жизнь! Смотри, какое ласковое небо. Какое море!..
Ваня сопел, поглядывая на нас, ему тоже хотелось поговорить, но из деликатности он молчал.
Плот медленно двигался, утюжа волны. Мы стали вспоминать все подробности боя. Ваня, трясясь от смеха, рассказал смешную историю, происшедшую с Розовым Гансом. Во время взрыва Ганс все еще сидел в камбузе, и когда тряхнуло, то угодил на горячую плиту. Затем Ваня стал отчитывать Жака. Говорили они горячо и долго. Когда кок замолчал, Жак сказал мне:
— Он недоволен, что я, зная о взрыве, поднял целое восстание.
Я признался, что мне тоже непонятно его поведение. Зачем было рисковать?
— Я не мог иначе. Помните, там, на берегу, Тони ударил меня ни за что. Это не первый раз. Боцман что-то подозревал, ему, наверное, доносили, что я не особенно охотно служу им. Он стал придираться ко всему. Сегодня ему не понравилось, что я не весел. И он приказал Тони отвести меня на корму «повеселиться».
— Мне говорил Ганс, что вас назначили на работу куда-то на корму, и вы отказались. Конечно, туда было идти опасно.
— Не на работу. С работы я мог уйти. Меня собирались посадить в карцер, он рядом с машинным отделением. Выхода у меня не было. И я решил продать жизнь как можно дороже.
Слева показался небольшой островок с редкими пальмами. Пристать к нему мы не могли: пассат увлекал нас все дальше и дальше к экватору.
— Ничего, — сказал мне Ваня, — скоро будет много земли. Вон посмотри!
Далеко впереди что-то чернело.
— Дым! — сказал Жак. — Это большой пароход.
Он оказался прав. Прямо на нас шел лайнер, он поднимался как из-за бугра. Нас заметили. Лайнер сбавил ход, а потом и совсем остановился в полумиле от плота, похожий на многоэтажный дом. На его палубах виднелись любопытные лица пассажиров, они махали нам руками и что-то кричали. Скоро к нам подошел вельбот. Моряки, говорившие по- английски, весело гогоча, помогли нам перебраться в шлюпку.
Когда мы обходили корму теплохода, я прочитал название: «Мельбурн». Это был тот самый «Мельбурн», на свидание с которым спешила «Лолита». Теперь ему ничто не угрожало.
Вместо эпилога
Теплоход шел из Австралии во Владивосток. На безоблачном небе, прямо над головой, висело нестерпимо яркое и горячее солнце. В такелаже посвистывал пассат. Мы стояли с капитаном на крыле ходового мостика. Это был совсем еще молодой человек, высокий, белозубый, с решительным взглядом голубых глаз и твердым волевым ртом. Облокотясь на перила, он говорил, по привычке щурясь и вглядываясь в даль:
— На «Мельбурне» пришел конец нашим злоключениям. В первом же порту, куда зашел «Мельбурн», я разыскал наших, это были представители по какимто закупкам. Затем окончилась война. Добрался домой, нашел родных… А учиться пошел в мореходное. И вот стал пенителем моря…
Помолчав, он продолжал:
— Как память о далеких днях, у меня дома, во Владивостоке, хранится алая веточка коралла. Когда я смотрю на нее, то в моем сознании с необыкновенной яркостью возникают лица Вилли, Тави, Ронго, Ван Дейка, У Сина, Жака, кока Вани, Ласкового Питера, Симада-сана, Тони, Розового Ганса — лица друзей и врагов. О врагах тоже не следует забывать.
Смотрите, островок, — капитан подал мне бинокль, и я увидел полосу прибоя. Вода взлетала к небу, кипела, пенилась на рифах. За рифами сверкал и переливался белый коралловый песок, в дрожащем воздухе плавали стволы кокосовых пальм, их кроны трепал ветер.
— Вот на такой островок меня и выбросило, — сказал капитан.
— Может быть, на этот самый?
— Нет, Соломоновы острова, миль пятьсот к юго- западу. А похож, — сказал он, взяв у меня бинокль, — очень похож, даже форма лагуны такая же. — Он опустил бинокль, сказал: — Жарковато, скоро экватор…
А потом добавил:
— Так вот, о врагах тоже не следует забывать!
