Сюндман подумал, что, работая в полиции, часто приходится сталкиваться с удивительными личностями. В особенности когда расследуешь преступления с применением насилия. Тут люди оказываются, по сути дела, ненормальными. Но, собственно, подумал Сюндман, возможно, и другие люди тоже такие же странные, как те, которых встречаем мы, полицейские. Может быть, как раз настоящие-то чувства и вырываются только тогда, когда наступает шок...
Сюндман прошел вперед и осмотрел взрывной патрон. Коричневый картонный цилиндр, два сантиметра в диаметре, два дециметра длиной. Выглядел он аккуратненьким и с виду совсем не опасным. На наружной стороне цилиндра можно было разобрать рисунок, выполненный обыкновенной шариковой ручкой. Изображен шведский национальный флаг, голубые поля заштрихованы шариковой ручкой, а желтые представлены самим желто-коричневым картоном.
— Шведский национальный флаг,— сказал Сюндман.
— Да-а,— протянул Тэрнквист.
— Почему шведский флаг?
— Не имею понятия.
— Вполне может быть, он ничего не означает. А вам флаг ничего не говорит?
— Нет.
— Вы не думаете, что взрыв был направлен против вас?
— Не знаю.
— Вам известен кто-либо, кто бы мог покушаться на вас с помощью такого взрыва или иным способом? Возможно, какие-нибудь враги?
— Нет. У меня нет врагов. Есть люди, которым я не по душе. Ну, например, дама из комиссии по охране детей... та, что хотела отнять Аннику. Но взрывать меня — нет, не думаю.
— Такой же взрыв был на Риддаргатан, тридцать пять, ровно неделю назад. Вы там никого не знаете?
— Нет.
— А нет ли какой-нибудь связи между вашим домом и домом на Риддаргатан?
— Вот этого я уж совсем не знаю.
Сюндман вздохнул.
— Будем продолжать поиски, пока что-нибудь не найдем... Вы не видели кого-нибудь как раз перед самым взрывом, ну, кто-нибудь убегал или что-нибудь вроде этого?
— Нет. Единственно, кого я видел — это Аннику.
Сюндман посмотрел на девочку:
— Анника, ты не видела, никто не уходил, никто не убегал как раз перед тем, как ты вошла в двери?
Анника не ответила.
— Отвечай дяде полицейскому,— сказал Тэрнквист.— Ты не видела, никто не выходил из дверей, когда ты вошла?
— Он не полицейский,— ответила Анника.
— Ну что ты, он полицейский.
— А у него нет формы.
— Не все полицейские ходят в форме.
— Вот, посмотри, у меня здесь бляха, и тут сказано, что я полицейский,— сказал Сюндман.— Ну-ка, скажи теперь: ты видела кого-нибудь?
— Не-ет, да-а, нет.
— Кого ты видела?
— Папу!
— Ты видела папу?
— Да.
— Как он выходил из дверей?
— Да.
— Как раз перед тем, как тебе войти?
— Не-ет.
— А когда же?
— Папа спустился с лестницы. Папа убил вот эту противную змею.
— Так, а до этого?
— Папа шел по лестнице.
— Ну, хорошо, а другого кого-нибудь ты видела?
— Не-ет.
6
Самое лучшее на даче Лapca Бенгтссона — отсутствие телефона. Так думал его отец, комиссар полиции Эверт Бенгтссон, часто наезжавший к сыну на дачу. Он очень дорожил встречами с сыном и внучками — семилетней Анн и девятилетней Эвой. Овдовев, комиссар в свободное от работы время встречался, по сути, только с семьей сына. Он и обе девочки души друг в друге не чаяли.
Только здесь у него было ощущение, что он еще человек, живой человек, со всеми присущими человеку чувствами, желаниями и потребностями. Дома же, в пустой городской квартире, ему иногда казалось, что жизнь уже прошла и осталась одна только работа, да и ее он вскоре лишится, по выходе на пенсию.
Именно потому, что поездки к сыну на дачу значили для Эверта Бенгтссона так много, он был счастлив отсутствием там телефона. Целая волна преступлений не смогла бы нарушить его отдых за городом. Пускай всем этим занимается кто помоложе — Стэн Линдгрен, например, или Петер Сюндман. Не говоря уже о Берндте Фаландере. Он, конечно, не из самых молодых, зато — неизвестно, правда, по каким причинам — ничего не имеет против всяких дежурств, даже ночных. А все и рады, давай его загружать. Правда, он не женат, у него нет семьи, подумал Бенгтссон. Однажды Бенгтссон спросил Фаландера, почему он так охотно берет себе самое неудобное время суток. «Как раз в это время и случается самое сногсшибательное»,— ответил тогда Фаландер. Бенгтссон несколько подивился тому, как Фаландер относится к своей работе, но человек этот был энергичный и добросовестный, да и вообще надо стараться принимать людей такими, какие они есть, подумал Бенгтссон.
Так что ничего удивительного, если Берндт Фаландер согласился на двенадцатичасовое дежурство в пасхальный вечер, когда все другие рвутся во что бы то ни стало домой.
Таким образом, Бенгтссон был на даче, Петер Сюндман проводил праздничные пасхальные дни вместе с домашними в своей квартире в сером высотном доме на Шерхольмене, а Стэн Линдгрен отправился в Оре покататься на лыжах с Берит Игельстам, высокой тоненькой девушкой. Он познакомился с ней прошлым летом, когда занимался расследованием одного дела об убийстве.
Но Петеру Сюндману пасхальный вечер не принес покоя. В пять часов позвонил Фаландер и сказал, что Петеру придется прибыть на работу, «потому что очень уж лихо становится со всеми этими взрывами».
Эверт Бенгтссон ни о чем не ведал до утра второго дня пасхи, когда его сын Ларс проехал три километра до киоска и привез вечернюю газету.
— Вот здесь есть, пожалуй, кое-что интересное и для тебя,— сказал Ларс и протянул ему газету.
Бенгтссону сразу же бросился в глаза заголовок «Смерть коммерсанта» и чуть ниже: «Весь Стокгольм в страхе: где произойдет взрыв в следующий раз?»
Он прочел: «Преуспевающий сорокалетний коммерсант, специалист в области автомашин, был убит в Стокгольме при взрыве динамита около лестничной площадки на Карлавеген, сорок два. Коммерсант едва успел войти в парадную, как раздался взрыв. Два подростка, как раз в этот момент проходившие мимо по улице, отделались легкими царапинами от разлетевшихся осколков стекла». Далее было сказано, что полиции будто бы удалось напасть на след преступников.
В другой статье давался анализ двух предыдущих взрывов. «По всей видимости, динамитные патроны будут теперь взрываться каждую субботу,— говорилось в обзоре.— Удастся ли полиции обнаружить преступника до следующей субботы?»
Когда Эверт Бенгтссон во вторник пришел в полицейское управление, на его письменном столе лежала повестка: «В 16 часов состоится совещание у Польссона».
Польссон был начальник полиции города Стокгольма. Это был очень доброжелательный человек, в полиции его любили все. Польссон употребил всю энергию, чтобы сгладить противоречия и трения и создать в полиции атмосферу сотрудничества и лояльности. Он последовательно и искренне защищал интересы всех вверенных ему людей перед вышестоящим начальством и никогда не принимал важного решения, предварительно не посоветовавшись со своими подчиненными. Если кто-либо из полицейских допускал промах, Польссон всегда старался его понять. Его девизом было: «Мы должны попытаться все понять и все принять во внимание». Оказалось, что подобными методами можно было успешно сглаживать все и всяческие конфликты.
Тем не менее перед предстоящим совещанием Эверт Бенгтссон испытывал некоторое неудовольствие. Он догадывался, о чем пойдет речь, и к тому же очень хорошо понял предъявляемое полиции скрытое обвинение во вчерашних газетах, которые редко отваживались открыто критиковать полицию — слишком они были зависимы от ее расположения или неприязни. Но между строчками, в вопросах о том, кто будет следующей жертвой, Бенгтссону слышались такие слова: «Неужели никак нельзя этому помешать?» или: «Два случая уже было, но если бы полиция действовала более энергично, третий случай, возможно, удалось бы предотвратить».
В девять часов группа розыска, как обычно, собралась в комнате заседаний вокруг большого круглого стола, более походившего на старомодный обеденный. Бенгтссон подошел к старой черной доске, неприятно завизжавшей, когда он начал писать.