Но для некоторых сынов далекого Севера этот божественный огонь оказался роковым. Наш собственный корреспондент, сеньор Хулио де Лас Патрис, видел своими глазами разыгравшуюся на пристани потрясающую трагедию.
Один из русских моряков, под влиянием непривычного ему крепкого напитка, забыл суровую дисциплину военной службы и бросился на наблюдавшего за порядком офицера. Была ли это вековая вражда крепостного раба к ненавистному феодалу-боярину, или в нем заговорила буйная кровь казаков - этих хищных наездников, бедуинов русских степей, нам выяснить не удалось. Но, сраженный ударом шпаги другого русского офицера, он был скован и брошен, как тюк, на дно лодки».
- Что за бред! Какие бояре, казаки, шпаги? Просто винегрет какой-то... Сергей Ильич, что у Вас там произошло? - вскричал в полном изумлении фон Граббе, обращаясь к гардемарину Алешину, который тоже находился в кают-компании, и, не веря своим ушам, слушал чтение лейтенанта Сафронова.
- Карл Иванович, я же Вам докладывал по команде все обстоятельства дела. Ничего особенного, я сам ничего не понимаю, - по-юношески резко покраснев, ответил гардемарин грозному старшему офицеру.
Раздался дружный хохот офицеров. Кто-то, давясь от смеха, воскликнул: «Ну и дела, ну испанцы и врали! Кочегар Неспрядько нажрался как свинья, был связан и сейчас отсыпается в карцере, а они тут целую «Собаку на сене» расписали!».
- Погодите, погодите, господа! - стараясь перекричать смех, обратился к присутствующим Мишенька Сафронов. - Это еще не все, главное - впереди!
Офицеры смолкли и с еще большим вниманием стали слушать лейтенанта. Тот продолжил чтение злополучной статьи.
«Утром следующего дня все население достославного города Виго имело возможность с содроганием констатировать неумолимость, с которой железные военные законы русских, заимствованные ими от диких монголов, карают всякую попытку бунта. В полдень от адмиральского корабля, охваченного зловещим молчанием, отошла длинная процессия лодок, полных матросов, по видимому, обязанных присутствовать при трагическом конце злосчастного нарушителя закона. Подобные же процессии отошли одновременно от других кораблей. Вокруг верениц лодок ходил паровой катер, вооруженный пушкой. Эта была мера предосторожности против возможной попытки товарищей спасти осужденного. Все процессии, соединившись, двинулись в сторону пустынного северного берега бухты. Прошло немного времени, и прокатившийся в тихом утреннем воздухе залп, повторенный эхом далеких холмов, возвестил, что правосудие совершилось. Виновный заплатил жизнью за свое преступление...".
Лейтенант закончил чтение, и кают-компания наполнилась гулом возмущенных голосов.
"Бред сумасшедшего, белены объелся..., вот так Хулио..., да опился пойла своего испанского!...", - это было самое приличное, что звучало, не говоря уж про крепкие морские выражения, от которых краснеют не только дамы.
- Хе-хе, а я знаю ответ! - раздался чей-то ироничный голос из самого неприметного уголка кают-компании, где стоял шахматный столик.
Там постоянно обитал корабельный врач "Богатыря", часто немножко полупьяный уважаемый Борис Яковлевич Ройзман. Был он из выкрестов, то есть из крещенных евреев, родом из Минской губернии, маленького роста, коренастый, со всегда растрепанной седеющей бородой. Говорил Борис Яковлевич с легкой картавостью и с небольшим белорусско-польским акцентом. Характера был ироничного и незлобивого. Но ремесло свое знал корабельный врач превосходно - мог в мгновение ока вправить вывих у зазевавшегося на палубе матроса или провести сложную хирургическую операцию во время штормовой качки, за что был уважаем всем экипажем и даже, несмотря на не совсем соответствующее происхождение, принят в офицерскую кают-компанию.
А еще любил Ройзман играть в шахматы. И в игре этой не знал равных. Предложит порой какому-нибудь новичку-гардемарину сыграть "партеечку на штофчик холодненькой", а вся кают-компания с интересом наблюдает, как юнец, после мата в нескольких ходов, сидит у шахматной доски с раскрытым от удивления ртом, а Борис Яковлевич, приняв рюмочку да закусив огурчиком, только ехидно посмеивается.
Десяток вопросительных глаз обратили свои взоры на маленького доктора. Тот, засмущавшись от столь пристального внимания к скромной особе, откашлялся и начал свои пояснения.