И контр-адмирал снова лукаво улыбнулся. Видно было, что Владимир Иванович пребывал в самом благоприятном расположении духа...
~
Вот так и оказался несчастный гардемарин на дамбе гавани порта Виго, терзаемый жарой и жаждой, в полном официальном облачении: в портупее с саблей и револьверной кобурой, в застегнутом на все пуговицы кителе. Да, нечего сказать, посмотрел Испанию! Прощай апельсины, херес, хорошенькие испанки... Алешин с тоской смотрел на своих товарищей-гардемарин, оживленными группами спрыгивающими с парового катера на берег и стремящимися на встречу с экзотическими лавочками и магазинами, кафе и ресторанами, театрами и казино...
Гардемарин грустно взглянул на раскинувшийся перед его взором шумный порт. В воздухе стоял непередаваемый аромат южного приморского города. Пахло пряностями, цитрусовыми, жареной рыбой, человеческим потом и дешевой парфюмерией. Стайками сновали вездесущие попрошайки-мальчишки, заунывно голосили ковыляющие нищие, призывно принимали самые соблазнительные позы ярко размалеванные гулящие девицы. И среди всего этого многоцветного людского карнавала на заднем фоне скромно темнели треуголки патруля жандармов, зорко следящего за порядком в порту.
Наконец духовным и физическим страданиям юного гардемарина пришел конец. В гавань со стороны «Богатыря» прибыл паровой катер с двумя баркасами на буксире. Повинуясь команде старшины катера, судно описало красивую дугу и стало точнехенько на место, обозначенное для сбора отпущенных на берег членов экипажей русской эскадры. Столь филигранный маневр вызвал неописуемый восторг у экспансивных испанцев, слабо знакомых со строгой судовой дисциплиной у себя в королевском военно-морском флоте.
Со стороны города потянулись отпущенные в увольнение нижние чины. Забыв на время об изнуряющей походной муштре, минеры и артиллеристы, кочегары и машинисты, не переставая перемалывать крепкими челюстями диковинные для Рязанских и Тамбовских губерний апельсины, оживленно обсуждали увиденные на берегу красоты. Степенные усачи-сверхсрочники бережно держали в руках огромные бумажные пакеты, заполненные купленными за тогда еще весомые русские рубли подарками, предназначенными для оставшихся на далекой Родине жен и зазнобушек. Чего только не было в этих пакетах! И шелковые платки, и кружевные косынки, и яркие веера, украшенные лубочными испанскими красавицами, пикадорами на белых конях, матадорами в осыпанных блестками костюмах, черными быками с выпученными глазами и пеной на страшных мордах...
Теперь гардемарину было уже не до «страданий юного Вертера». Поминутно к нему подбегали старшие обходов (патрулей), четко козыряли и бодрыми голосами докладывали, что, мол, Ваше благородь, столько-то нижних чинов с такого-то судна вернулось, происшествий нет. И было в этих докладах такое подчеркнутое, флотское, щегольство, рассчитанное на внимание «энтих испашек черненьких», что вскоре на дамбе собралась целая толпа заинтригованных зевак из числа местных жителей.
Внезапно внимание Алешина привлекла живописная, столь знакомая по предыдущим многочисленным посещениям чужеземных портов, картина. Двое матросов с явными физическими усилиями тянули вдребезги пьяного товарища по направлению к дежурным шлюпкам. Пьяный был детиной гигантского роста, с огромными, размером с пивные кружки, кулаками, широченной грудной клеткой и сильной, жилистой шеей. Вид его был страшен. Сбившаяся на затылок фуражка, растрепанные русые волосы, форменка вылезла из брюк, ворот тельняшки разорван. Осоловелые голубые глаза невидяще смотрели вперед. В общем, полный пердомонокль, как любил говаривать старший офицер «Богатыря» Карл Иванович фон Граббе.
«Да это Неспрядько!», - изумленно про себя подумал гардемарин. Кочегар Микола (Николай) Неспрядько, уроженец Херсонской губернии, был своеобразной легендой «Богатыря». Силищи он был необыкновенной: гнул руками ломы, рвал цепи, мог один несколько часов подряд стоять на вахте, безостановочно подбрасывая тяжеленной лопатой сотни килограмм угля в топку. Пока был трезв, нравом был незлобив и покладист. А вот коль попадет в кабак ...
Пьянел Неспрядько мгновенно, становился буен и неуправляем. Но водилась за кочегаром одна особенность. Даже будучи мертвецки пьяным, он всегда стремился попасть на родной корабль и никогда, подчеркнем, никогда не поднимал руку на сослуживцев. Зато чужеземцы вызывали у него безудержный гнев. И не дай им Бог его чем-нибудь задеть за живое! Тут Неспрядько, говоря образно, мог остановить разве только многотонный портовый кран.